Марина Дяченко - Петля дорог

— Смотри-ка, — глухо сказал Илияш. Видения Станко оборвались.

Перед путниками в земле зияла воронка — точно такая же, круглая, с крутыми песчаными склонами. Станко отпрыгнул раньше, нежели успел что-либо сообразить.

— Дохлая, — сказал Илияш все так же глухо.

На дне воронки навеки застыли сведенные судорогой губы. Они были уже не черные — грязно-сизые, высохшие, мертвые.

— Можешь спуститься и посмотреть, — предложил Илияш. Станко молча помотал головой.

Илияш поднял с земли камень, примерялся, метнул — камень поднял на дне воронки пыль, стукнул по губе, свалился вниз, в дыру. Ни шороха, ни движения.

— Издохла, — подытожил Илияш уже уверенно. — Недавно. Интересно, от чего?

Станко повернулся и зашагал прочь. Ему совсем не было интересно.

Дождь так и не собрался, но все в лесу пропиталось сыростью, обвисло, отяжелело. Под вечер из всех ложбин клочьями пополз белый туман.

— Они пожирали целые армии, — сказал Илияш. — Этих «пастей» вокруг замка было видимо-невидимо.

— Колдуны, — прошептал Станко.

Илияш кивнул.

Туман поднимался все выше, становился все гуще.

— Нехороший туман, — Станко поежился. — Липкий какой-то… Он нас не сожрет?

Это была шутка, но Илияш не засмеялся.

— Столько сил, — пробормотал Станко горестно. — Столько усилий, столько… этой… магии… На такую дрянь…

— Дрянь, — коротко согласился Илияш. — Но многие готовы были целовать эти пасти прямо в их мерзкие губы.

— Что?! — Станко передернулся.

— Да… Ведь если у тебя есть враг, верный, старый, ненавидимый враг… Как у твоей матери князь Лиго… И пасть сожрала его… Это ли не радость?

— Какая мерзость, — сказал Станко от всей души.

Илияш усмехнулся:

— Власть… Ради власти, Станко, да еще вот ради мести… Да мало ли… Бывало так — свершил месть и заполучил власть одним ударом… Ты вот что станешь делать… с княжеским венцом? С тем самым? Предположим, убьешь князя… Предположим, коснешься венца и не окочуришься… Дальше что?

Станко потряс ладонью у лица, будто пытаясь разогнать туман. Провозгласил гордо:

— Я — свободный человек. Не месть и не власть. У меня долг, понимаешь? Свободному человеку венца не надо… Убью Лиго, а цацку его кину в болото.

Илияш присвистнул.

Спустя час, когда туман стал совсем уж непроглядным и близок был вечер, оба услышали под ногами чавканье и почувствовали, как трудно отрывать подошвы от липкой, вязкой земли.

— Вовремя ты болото помянул, — процедил Илияш и попытался вернуться назад. Они шли и шли, а земля не становилась тверже.

— Прекрасно, — Илияш был раздражен, — ни вперед, ни назад, ни стоять, ни идти… Карты не разглядеть, своего носа не увидать, веселенькая будет ночка…

Станко подавленно молчал. Он очень устал и продрог до костей.

Некоторое время они брели молча; Станко, боясь потеряться в тумане, ухватился за лямку Илияшевого мешка. Так и шли, как слепые.

Не было ни дня, ни ночи, ни севера, ни юга — только муть, да сгущающаяся тьма, да чавкающие ботинки Илияша. Станко опустил голову и закрыл глаза — все равно смотреть было не на что.

…В базарный день по толпе пробежала вдруг весть: князь Лиго на базаре! Сам князь!

Станко издалека услышал топот копыт. Ветер развевал черные плащи стражников, щелкали бичи, очищая дорогу. В толпе возникла давка; прижимая к груди корзинку с покупками, Станко, как безумный, рванулся князю навстречу.

У него сразу же оказалось множество соперников — а как же! И я хочу посмотреть, куда прешься, балда? А ну, назад, пацан! Всем охота!.. Ты посмотри, какой нахальный, лезет и лезет!

Его пихали в бока и били по затылку, он потерял в толчее корзинку, а кавалькада стремительно продвигалась сквозь толпу, кто-то кричал «Ура!», кто-то бранился… Станко что было сил работал локтями и коленями, подныривал, уворачивался, однажды даже закричал в отчаянии: «Пустите! Там мой отец!»

Кавалькада промчалась, оставив на спинах самых ретивых полосы от ударов бича. Станко вырвался на дорогу, когда она была уже снова запружена народом; всадники умчались, базар шел своим чередом, а он стоял, помятый, потрепанный, затерянный в толпе, и смотрел вслед…

Илияш остановился, радостно схватил Станко за рукав:

— Смотри-ка, нашел!

— Что? — он все еще переживал горечь того далекого дня.

— Переправа! Гать! Не думал, что она сохранилась… Но на карте есть — отчего же и на земле не быть, а? Теперь потихоньку пойдем гатью, а там до замка три дня пути… Три дня по прямой!

Станко опустил глаза, но ничего не увидел. Илияш уже шел вперед; Станко нащупал ногой твердый настил — бревна, уложенные бок о бок, какие-то трухлявые ветки… Это была гать, но гать очень пожилая, вернее сказать, дряхлая.

Тем не менее Станко приободрился. Догнал Илияша, и тот, озабоченно пробуя палкой настил, пробормотал сквозь зубы:

— Только… Осторожно тут. Под ноги смотри, ни шага в сторону! Ни полшага…

Через минуту в темноте вспыхнул огонь — Станко так и не понял, как удалось Илияшу среди такой сырости поджечь мокрую ветку…

Они шли до полночи, и туман рассеялся, и очистилось небо. Взошла луна, и тогда Станко увидел ломаную линию гати, неподвижные деревья вокруг, и картина эта показалась ему жуткой и неправдоподобной.

Болото вздыхало и ухало; из-под корней то и дело вырывались вереницы пузырьков, которые лопались с тихим вкрадчивым бульканьем. Между стволами бродили стайки бледных огоньков; задумай сказочник рассказать сказку пострашнее, он обязательно начал бы ее с описания огромного, залитого луной болота.

Станко догнал Илияша и крепко уцепился за его плечо.

— Скоро рассвет, — пробормотал тот, не оборачиваясь.

Покачивались бревна под их осторожными шагами. Подошвы то и дело соскальзывали, и тогда путники судорожно хватались друг за друга.

— Комаров здесь нет, — бормотал Илияш, — надо же, нет комаров!..

Он хотел что-то добавить, но в эту секунду горестный стон донесся откуда-то из топей и протянулся над болотом.

Станко замер, оцепенев. Илияш, чье плечо сжимали его пальцы, тихонько вскрикнул от боли.

Стон повторился — тоскливый, душераздирающий.

— Ничего, — прошептал Илияш, но голос его дрогнул. — Это ничего, главное — с гати не сходить… Что бы там ни было, Станко, помни: только не бежать!

Станко кивнул, не в силах выдавить ни звука.

Так стояли они, замерев, ухватившись друг за друга; в белом лунном свете можно было разглядеть каждый волосок в густой бороде Илияша. Вокруг зависла неправдоподобная, мертвая тишина.

И вот тишину нарушили мерные, повторяющиеся звуки. Размеренно чавкала трясина — кто-то шел, шел прямо по топям, и к звуку его шагов вскоре прибавилось такое же мерное, жалобное бормотание.