Евгений Константинов - Моя любимая Йордань

Мелькнула мысль, — а, может, черт с ним, с этим металлоискателем, да и вообще с затеей чего-нибудь отыскать на дне реки. Разве могут какие-то не найденные пока ценности сравниться вот с этой девушкой. Гораздо ценнее подержаться за ее другую грудь, да и не только за грудь и не только подержаться…

Данечка замедлила наше продвижение прямо напротив скита патриарха Никона, до которого от берега было совсем близко. Сюда, сколько я себя помнил, всегда приходили верующие бабульки и совершали омовения. Иногда бабульки приводили с собой дочерей, внучек, которым тоже приходилось раздеваться и омываться голышом. Неподалеку от патриаршего скита был глубокий омут в котором держались плотва и хороший подлещик. Это место было моим самым любимым в плане рыбалки…

— Попробуй поискать здесь, — сказала Данечка, останавливаясь.

Почувствовав под ногами песчаное дно, я с сожалением оторвался от упругой груди рыбачки. Правда, теперь я мог на нее любоваться, — было неглубоко. Ни на правом «диком», ни на левом «святом» берегу никого не было — недавний дождь разогнал и верующих, и простых отдыхающих. Я задался вопросом, повела бы Данечка себя точно так же, окажись поблизости посторонние? Ведь сейчас она стояла в воде по пояс — во всей своей девичьей красоте. К тому же рядом был я — в насквозь промокшей одежде и с металлической штуковиной в руках.

— Включай прибор-то, — велела она. — Время дорого.

Желание заниматься кладоискательством, тем более в этом святом для многих месте у меня вдруг пропало.

— Данечка… — начал, было, я, но она властно перебила.

— Включай!

И я подчинился: включил свой новенький металлоискатель, надел наушники, опустил прибор себе под ноги и… мгновенно на меня обрушилась разночастотная какофония пиликаний.

Я растерялся. Служа в армии, мне довелось стрелять из гранатомета. После первого выстрела создалось такое впечатление, что мне ударили по уху кулаком, после второго выстрела — «ударили» уже не кулаком, а чем-то острым. Без шуток — было очень больно, и после тех стрельб я несколько дней очень плохо слышал, оглох.

Теперь мне тоже стало больно, но боль компенсировалась какофонией, означающей, что под моими ногами в речном песке имеется очень много самого разного металла.

Я вдруг почувствовал, что правый карман моих штанов потяжелел. Сунул в него руку, нащупал что-то твердое, вытащил, увидел старую ржавую подкову и отбросил ее в воду. В левом кармане тоже образовалась тяжесть — еще одна подкова. Посмотрел на Данечку, она лукаво мне улыбалась. И в то же время как-то внешне изменялась.

В одном из нагрудных карманов моей жилетки что-то звякнуло. Вот это да! На моей ладони оказались монеты, много монет — и те, что сегодня ходили в обращении, и советские пятачки и гривенники, и даже один царский серебряный полтинник! Уже не напрасно прибор покупал!

Ощутимо потяжелела другая сторона жилетки. Поспешно вернув монетки в карман, вытащил из другого на свет горсть ржавых патронов и гильз. Куда их? Ладно, обратно в тот же карман. Но карманов в жилетке много, и в очередном оказались пуговицы — я вспомнил, что есть люди, которые бредят старинными пуговицами, значит, они пригодятся для обмена или продажи. В другом кармане оказались гвозди, я их тут же выбросил, но, судя по всему, они сразу вернулись обратно, заняв место в жилетке.

Каким образом весь этот металл оказывался в моих карманах?

А Данечка, стоявшая напротив меня по пояс в воде, красуясь обнаженной грудью, продолжала улыбаться. И, кажется… растворяться?

Еще из одного кармана я вытащил золотую цепочку с крестиком! Если так и дальше пойдет…

За моими плечами вдруг ощутимо потяжелел рюкзак. Что там могло появиться? Два десятка подков, груда монет или неразорвавшийся во время войны снаряд? Однако рюкзак, будто его чем-то пичкали, становился все тяжелее и тяжелее, и он невыносимо давил мне на плечи, заставляя наклоняться.

Данечка тоже наклонялась, вернее, опускалась в воду, не знаю — просто приседая, или растворяясь. Скорее, все же растворяясь в воде! Ведь она с самого начала нашего знакомства сказала…

Что-то совсем уж тяжелое появилось в моем рюкзаке. До такой степени тяжелое, что я не смог удержаться на ногах и упал на колени. Хорошо, что в этом месте глубина была небольшая, а то бы захлебнулся. А Данечкина голова погрузилась в воду уже по самые глаза и ниже, ниже до тех пор, пока девушка-речка не исчезла под водой совсем.

И я тоже стал погружаться — из-за давящей тяжести в карманах штанов, жилетки, неподъемного рюкзака.

Для начала я расстался с металлоискателем. Затем, будучи уже полностью под водой, изловчившись, избавился от рюкзака, затем — от жилетки, вывернул карманы штанов. И каким-то счастливым образом, еле дыша, выбрался на берег, где красовался скит патриарха Никона. И опрокинулся на спину, чтобы прийти в себя…

— Чегой-то разлегся тут, на святом месте, — услышал я голос через некоторое время. — Давай, уматывай отсель, нам омовение провести надыть! Я с трудом поднял голову и увидел на берегу моей любимой Йордани двух бабулек и с ними девушку. Я знал, что у нее было самое удивительное во вселенной имя — Данечка. Если без уменьшительно-ласкательного — Йордань.