Евгений Константинов - Правильное будущее

Все было неправильно и плохо, настроение — хуже некуда. Павел со связкой удочек и легким рюкзачком шел вдоль кирпичного забора к реке Истра, за которой доживала свой век деревушка Никулино.

Вокруг расхлябанной тропинки пестрел мусор, обнажившийся после таяния снега. Зато за этим высоченным забором — мусора, наверняка, не найти. Проклятый забор! Его возвели совсем недавно вокруг трехэтажного особняка очередного новоиспеченного олигарха. Ну, ладно, наворовал ты бабла, купил в ближнем Подмосковье землю, построил хоромы, но зачем же, буржуйская твоя морда, забор до самого уреза воды доводить! Не пройти же теперь по берегу любимой речки ни с удочкой, ни просто прогуляться — перегорожен берег, хоть и запрещено это законом.

Хорошо хоть правый берег пока еще окончательно не застроен. Но прежде чем перейти на него, Павел задержался на самой середине шаткого подвесного моста. Вытащил из кармана жилетки несколько исписанных листков и коробок спичек.

Говорят, что рукописи не горят. Еще как горят! Шутят, что рукописи не тонут. Павел обо всем этом не думал, просто один за другим поджигал бумагу, и когда она почти полностью, до обжигания пальцев, сгорала, давал волю пеплу, который в итоге приводнялся и, наверное, все-таки тонул.

Он сжигал и топил свое рукописное творение, которое накануне дал прочитать любимой девушке. А сегодня, после обеда пришел к ней домой и пригласил на рыбалку. Она ни о какой рыбалке даже слышать не захотела. Ну а по поводу его творения, в котором Павел выявил себя самого, свои мысли об идеальном будущем, в котором хотелось бы жить, отозвалась тремя словами: придурок, мечтатель гребаный.

С тем, что мечтатель, Павел не спорил, но вот — «гребаный» и тем более — «придурок»… Он обиделся и ушел, хлопнув дверью.

Когда последний лист сгорел, Павел перешел на правый берег и спустился к воде. Рыбачить лучше было бы ниже по течению, под Ново-Иерусалимским монастырем. Но он сомневался, что до тех мест можно пройти вдоль реки, наверняка, тоже имеются заборы, огораживающие дворцы новоиспеченных буржуинов и доходящие до самой воды.

Здесь, правда, тоже имелся симпатичный омут, в который Павел и забросил поплавочек с тонкой красной антенной. И стал смотреть только на него, чтобы не видеть ни дряхлый, готовый вот-вот обрушиться мост, ни загаженных берегов, ни заборов, ни особняков за ними.

Не клевало, да и река выглядела мертвой — ни всплеска, ни намека на присутствие рыбы. Но Павел вновь и вновь перебрасывал удочку, иногда меняя червя на более свежего, постепенно впадая в некую прострацию и едва ли не засыпая…

Что-то заставило Павла вздрогнуть — не испугаться, нет, но как-то мгновенно взбодриться. Наверное, задрожавший и резко нырнувший поплавочек. Рыболов подсек, и — есть! На другом конце снасти возникла живая тяжесть. Павел вспомнил, что не взял с собой подсачек, который очень бы сейчас пригодился, и стал высматривать место, куда удобнее было бы вывести рыбу.

Кажется, берег чем-то изменился, но заострить на этом внимание не получилось, — отвлек мощный всплеск и окативший рыболова фонтан брызг. Павел машинально вытер лицо рукавом, проморгался и увидел прямо напротив себя выходящую из реки обнаженную девушку. Она смотрела ему в глаза, улыбаясь и в то же время морщась. Почему девушка морщится, сразу стало понятно — из ее левой груди, прямо из соска, насквозь пробитого рыболовным крючком, шла кровь. Так вот, значит, кто оказался его трофеем!

Павел тут же прекратил тянуть на себя леску, которую девушка зажимала в кулачке.

— Извините! — взмолился он. — Аккуратненько выходите, сейчас все будет в порядке. Пожалуйста, не волнуйтесь.

— Я не волнуюсь, Пашенька, — ответила девушка.

— Йордань? — донельзя удивился рыболов, подавая ей руку и помогая выбраться на берег. — Данечка?

— Узнал?

Господи, да как же ее было не узнать!

— Сейчас, подожди секундочку, я тебя освобожу, — пообещал Павел.

Ему самому не раз приходилось извлекать рыболовные крючки из чужих и своих пальцев, плеч, даже из головы — опыт имелся большой. Но чтобы — из женской груди…

— Потерпишь?

— Быстрей уже, — вздохнула она.

Грамотнее всего было бы вытащить крючок, воспользовавшись плоскогубцами, но сегодня такой нужный инструмент, как и подсачек, Павел оставил дома. Пальцами же с маленьким крючочком, жало которого торчало из соска, справиться вряд ли бы получилось с первого раза — а это означало лишние страдания Данечки. Не долго думая, он наклонился, обхватил сочащийся кровью сосок широко открытым ртом, аккуратно смыкая челюсти, ухватил жало крючка зубами, покрепче сжал и резко дернул его на себя.

Получилось. Крючок полностью пробил нежнейшую плоть и теперь болтался на леске, которую Павел тут же перекусил.

— Спасибо, — Данечка вскользь погладила рыболова по голове, а Павел не удержался и вновь припал губами к ее груди, теперь уже не осторожно, а жадно.

— Хватит, Пашенька, хватит, — мягко отстранилась она от него. — У меня уже все прошло, ничего не болит.

— Мне это снится? — спросил он, беря Данечку за руки и сразу вспомнив все подробности первой и единственной встречи с ней…

…Это случилось несколько лет назад, и тоже на берегу Истры. Только тогда рыбу на удочку ловила она, а он пришел на речку с металлоискателем, надеясь накопать что-нибудь ценное. Рыбачка назвала себя Йорданью — именно так величали Истру верующие старушки, в том числе и родная бабушка Павла. А еще Йордань-Данечка сказала, что она-то и есть эта самая река и предложила новому знакомому помощь в его кладоискательстве. Она разделась, велела усесться на себя, и они стали вниз сплавляться по течению — он на ней, как наездник на плывущем коне.

Заплыв закончился напротив скита патриарха Никона, когда карманы Павла вдруг сами собой стали наполняться разными металлическими предметами: гильзами, пробками, подковами, монетами, даже золотыми украшениями. Приключение закончилось тем, что Данечка словно бы растворилась в воде, а он, расставшись с металлоискателем и отяжелевшими рюкзаком и жилеткой, еле-еле, на пределе сил выбрался на берег…

— А прошлая наша встреча тебе тоже приснилась? — улыбнулась девушка-река.

Данечка повзрослела и похорошела, она и раньше была миловидной, теперь же выглядела настоящей красавицей. Или это ему только кажется?

— Пашенька, ты лучше не на меня, а вокруг посмотри.

Рыболов послушался и сразу понял, что берега не просто изменились: от мусора не осталось и следа, словно никогда ни один человек не ронял здесь окурок или фантик от конфеты, не бросал пустые бутылки. Вместо подвесного мостика, который вот-вот развалится, — солидный мост со стальными опорами и деревянным настилом по которому два велосипедиста разъедутся. Поля вокруг — не безбожно заросшие бурьяном, а вспаханы, обработаны. Трехэтажных дворцов, окруженных огромными заборами — словно не было. И в деревушке Никулино не видно ни одного забора, зато домики — один другого краше. А в Ново-Иерусалимском монастыре, сияющим золотом куполами и крестами, красовалась высоченная колокольня.