Джексон Пирс - Красные сестрицы

В детстве мы со Скарлетт верили, что в материнской утробе мы были единым существом, половина которого решила родиться, а половина захотела выждать, а потому наше общее сердце раскололось пополам, и Скарлетт появилась на свет первой, а я отважилась выйти лишь через несколько лет. В наших юных головах такое объяснение звучало вполне убедительно, более того, становилось ясно, почему, когда мы вдвоем носились по лугу или танцевали, или долго кружились, то переставали различать, кто есть кто: между нами протягивалась естественная связь, наше единое сердце удерживало одинаковый ритм и перекачивало кровь из одного тела в другое. Правда, так было до нападения. Теперь наши сердца сливаются воедино только во время охоты, когда Скарлетт глядит на меня с заразительным восторгом, который могущественнее ран, нанесенных фенрисом, и слез, им вызванных; сестра смотрит так, будто ее жизнь напрямую связана с его смертью. А я следую за ней, потому что в этот миг наши сердца достигают совершенной гармонии, и у меня не остается ни тени сомнения в том, что мы и есть одно существо, поделенное надвое.

Подхожу к автобусной остановке, смотрю на часы: я вовремя, если только автобусы сегодня следуют по расписанию. Сажусь на заросшую клевером лужайку и принимаюсь высматривать четырехлистник, раздвигая травинки одним из своих ножей. Интересно, что там поделывает Сайлас в огромном пустом доме? Может, зайти к нему в гости…

В облаке пыли и выхлопных газов подъезжает автобус. Женщина-водитель окидывает меня любопытным взглядом: ей всегда ужасно интересно, кто я и откуда, но вопросов она никогда не задает. Сразу после нападения фенриса местные жители встревожились, однако мама с папашей Рейнольдсом развеяли их опасения, и нас оставили в покое — наверное, если о нас и вспоминают, то думают, что мы под присмотром кого-то из взрослых.

Я сажусь сзади, в салоне всего несколько пассажиров. Через пятнадцать минут высокие травы сменяются свежевспаханными полями и немногочисленными поселками, и наконец, мы прибываем в центр Эллисона. Автобус останавливается, тормоза выпускают воздух, водитель устало обмякает на сиденье. Из распахнутых дверей на разогретую улицу осторожно выбирается старушка, которая сосредоточенно вязала всю дорогу, следом — пара крепких амбалов. Выхожу и я.

Жизнь в городе не то чтобы кипит: семьи гуляют с колясками, пожилые женщины изучают магазинные витрины… Эллисон — то самое место, куда люди едут за кусочком настоящей Америки, хотя после захода солнца здесь становится мрачновато: рестораны-барбекю превращаются в бары, кофейни — в танцклубы, и, конечно, из темноты выходят чудовища.

Для начала я захожу в бакалейную лавку, покупаю яйца, молоко, упаковки китайской лапши, прихватываю пакет муки и плитку шоколада — вечером испеку печенье. Дальше по списку идет видеомагазин, а за ним аптека. Очень хочется взять в прокате «Свадьбу лучшего друга», но я понимаю, что Скарлетт этого не вынесет. В «Принцессе-невесте» ей по крайней мере сцены боя понравятся.

Раньше эллисонская аптека была маленьким семейным магазинчиком, но несколько лет назад сеть «Си-ви-эс» влепила на старый бревенчатый дом громадный красный логотип, и аптека превратилась в мини-маркет с автоматическими дверями и карточками постоянного покупателя. Я привычно сворачиваю в отдел средств первой помощи. Вообще-то странно, что продавец до сих пор не сообщил в полицию: раз в две недели я покупаю одиннадцать упаковок бинтов. Основные материалы в аптечке охотника — это перекись, шовные нитки и много бинтов. Фенрисы целят в самые кровоточащие места на теле, так что главное — вовремя остановить кровь.

Нашариваю в кармане две скомканные двадцатидолларовые банкноты и иду к кассе. Меня настигает волна искристого смеха: в косметическом отделе толпятся девчонки примерно моего возраста, украдкой бросают взгляды на кассира, пробуют розовый и пурпурный лак из стеклянных пузырьков, хихикают и разглядывают на свету ногти. С одной из них, Сарой Уоррелл, мы целый год дружили в средней школе… А потом я ушла, не вернулась на занятия после летних каникул — мне стало стыдно, что Скарлетт в одиночку учится сражаться с волками. Немногочисленным друзьям я сказала, что меня перевели на домашнее обучение, ловко уходила от вопросов по поводу родителей, чудом избегала встреч с инспекторами окружных социальных служб и старалась со всеми поддерживать связь. Впрочем, друзья невероятно быстро становятся чужими людьми, если из разговоров исчезает обсуждение домашних заданий и школьных проказ.

Я задерживаюсь у стеллажа с ароматизированным мылом и прислушиваюсь к беседе.

— …не будет сочетаться с бисером на платье, — тараторит девушка с идеально покрашенными каштановыми волосами.

— Ему и не обязательно сочетаться. Попробуй вот этот. «Второй медовый месяц». Или «Гавайскую орхидею»! — советует Сара, поправляя очки.

Я с минуту пристально слежу за девушкой, пытаюсь представить, как выглядит ее платье и куда она собирается его надеть: на выпускной вроде бы рановато… Вот все четверо в длинных платьях цвета гавайской орхидеи кружат в бальном зале, как в сказке про Золушку. Интересно, если бы все повернулось по-другому, я сейчас тоже обсуждала бы цвет лака?

Сара тянется за «Вторым медовым месяцем» и в ее глазах мелькает проблеск узнавания. Может, стоит что-нибудь сказать? Спросить, как дела, помнит ли она меня, для какого праздника они выбирают лак. Я слегка улыбаюсь и жду, что она завяжет беседу, помашет рукой или что-нибудь еще. Но нет — Сара вежливо улыбается в ответ, как любому встречному, и продолжает разговор с подружками. Я сосредоточенно разглядываю мыло на стеллаже и слушаю их перешептывания.

— По-моему, она раньше с нами училась, — тихонько говорит блондинка слева от Сары.

Подружки взволнованно шушукаются.

— Точно не помню. Вот бы мне такие волосы! Интересно, она пользуется шампунем для придания объема?

— Наверное… А с одеждой ей бы совет не помешал — ну кто так розовый носит? А, вспомнила, это сестра изувеченной девочки! — бормочет Сара в ответ на чей-то тихий вопрос.

Изувеченная девочка и ее сестра. Хочется обидеться за Скарлетт — ей достался ярлык похуже, — но меня охватывает жалость к самой себе. Отворачиваюсь и перестаю прислушиваться. Какое мне дело до того, что они думают? Их интересуют шмотки, вечеринки и всякие девичьи глупости. Я провожу рукой по стопкам мыла и бросаю в корзину коралловый брусок с цветочным ароматом. Мыло падает на бутылочки с перекисью и упаковки бинтов. Фенрисов притягивают сильные, сладкие запахи, манят их к добыче, будят голод. «„Второй медовый месяц“ на ногтях волку погоды не сделает, — звучит в голове голос, похожий на Скарлетт. — Пустая трата времени».