Инесса Ципоркина - Личный демон. Книга 3

Что ж, это можно считать расставанием: и писем больше не пиши, и не звони, и не дыши. Можно склубиться в узел рук-ног-слез-горя прямо здесь, на пепелище своего отчаянья. Можно вцепиться, словно в соломинку, в мельчайшие признаки лжи: убеждающий, напористый, проникающий под кожу голос — значит, точно врет, не собеседнику, так себе. А можно устроить сцену ревности — Деннице или Нааме, или им обоим, выть и яриться, обещать кары небесные и ледниковый период в аду, рыдать без слез и укорять без смысла.

Саграда дергает сухим горлом, глотая то ли скорбный вскрик, то ли неловкий кашель. Слезы наполняют глаза и, сколько ни пялься вверх, не затекают обратно, ручейками змеятся по вискам, заливаются в уши — словом, делают жалкое Катино положение еще более жалким. Наама по-прежнему держит ее лицо в своих ладонях, но Кате уже все равно.

— Нахема, — мягко произносит все тот же голос и демон опускает крылья. На троне, конечно, нет никакой поварихи-мамбо, на нем, оперев локоть о колено, сидит Люцифер и смотрит на свою Саграду (бывшую Саграду?) с сочувствием.

От его сочувствия становится окончательно погано. Катя даже забывает, о чем хотела просить. Что-то там было такое… насчет правды, насчет свободы… Да какая теперь разница? Свои истинные желания Катерина могла исполнить только сама. Ни дьяволы ада, ни ангелы рая не сумели сделать из раба — свободного. Анджей так и умер рабом, счастливым, верящим в собственную правоту рабом. Рабство пьянило, как перестоявшее и оттого еще более крепкое вино. Рабство предлагало себя, как умелый, а главное, последний любовник. Рабство обещало такую сладостную ложь, после которой никакая правда уже не нужна.

И не было ни силы, ни достоинства отказаться.

— Ну что, mon papa, — лениво потягивается Абигаэль, — назавтра опять сюда?

Охохо, Эби, Эби.

Велиар небрежно пролистывает пачку банкнот, выигранных в казино, где Сесилов принимают за брата и сестру. Кто поверит, что синие глаза, хладнокровие и высокомерие достались мисс Абигаэль от мистера Уильяма, а не им обоим от общих родителей? Со временем его дочь начнут принимать за старшую сестру, а там, глядишь, и за его мать, за его бабку… И время это настанет скоро, очень скоро. Мгновение назад он потерял Кэт, а через мгновение потеряет Эби. Если не убить ее раньше, убить хитро, жестоко, по частям, уничтожая в девочке человека и предоставляя все больше места нефилиму, полуангелу, чуждому и земле, и небу. Когда смерть приходит за ангельским отродьем, ей бывает нечего забирать. Прости, говорит ей получеловек, у меня больше нет души.

И пускай в мире нет никаких счастливых уголков, где время остановилось. Никаких убежищ от глаз людских и божьих. Никакой отсрочки для той, кто является в свой срок и, посвистывая, делает взмах наточенной косой. Есть лишь поток, который тащит Агриэля и Абигаэль — их обоих в какое-то новое, неведомое место, разрывая сплетенные пальцы, растаскивая усталые тела, расплескивая оставшееся им время.

— Твое здоровье! — Эби поднимает низкий стакан, в край наполненный крепчайшей кайрипиньей [51] Популярный бразильский алкогольный коктейль, который готовится из кашасы, лайма, льда и тростникового сахара — прим. авт. и улыбается отцу, довольная, почти счастливая.

Сегодня она выиграла.

Не сыграв честно ни единой партии.

Весь прошлый год Велиар учил дочь тонкому искусству лгать телом: чтобы ни единая жилка не шелохнулась без ведома сознания, выдав волнение или смущение. Но коли понадобится изобразить страсть, чтобы тело сумело убедить самую недоверчивую, самую взыскательную публику. И не только на глаз, а и на слух, на вкус, на ощупь. Абигаэль может применить полученные знания где угодно — от законного брака до лжесвидетельства на суде. Однако Эби выбирает азартные игры.

И вот отец с дочерью колесят по континенту, потроша все новые и новые жертвы. Абигаэль больше не волнует, что станется с проигравшими. За отцом и дочерью тянется кровавый след убийств и самоубийств, но кто заподозрит респектабельных мистера и мисс Сесил в том, что они — пара авантюристов? А даже если заподозрит — бегство развлечет обоих. И помешает осесть на одном месте, найти Билли — жену, Эби — мужа, жить в обустроенных домах, наносить друг другу визиты, каждую неделю играть в бридж, никакого покера, боже упаси, вы знаете, ЧТО происходит в тех игорных домах, в комнатах на втором этаже?

Велиар знает. Он был в такой комнате. Был и видел, как его дочь стоит у окна, раскрыв пальцами новомодное английское устройство — жалюзи, и смотрит на улицу, освещенную пламенем фонарей, а золотой дрожащий отсвет играет на ее лице. Эби ждала. Так же, как он и сам ждал когда-то. Агриэль помнит: после игры чертовски хочется… просто хочется. Быстро, грубо, равнодушно. Оставляя красные следы на чьей-то коже, чтоб завтра проступили синяками. Подцепляя ногтем и оттягивая до боли угол чьего-то рта. Впиваясь зубами в чей-то мокрый от пота загривок. Накручивая на руку чьи-то волосы, дергая их рывком, чтобы ощутить беззащитность, покорность того, кто под тобой.

И лучше этому кому-то быть профессионалом. Шлюхи умеют не больше, чем развращенные светские львы, но им и платят не за умение. Им платят за пережитую боль, за раны, за страх. Им платят за молчание.

О вкусах демона разврата и его дочки молчали за большие деньги, молчали, серея лицом, от одного края Вест-Индии до другого. И все равно им пришлось уехать.

Сегодня, выиграв, Абигаэль захотела праздника — для себя одной. И вот она стоит у окна, ждет, когда привезут живую игрушку, и ее тонкие пальцы едва заметно дрожат от нетерпения.

Белиал вышел, бесшумно притворив за собою дверь.

Она выиграла, он проиграл вчистую.

Сокровища Велиара, его самые ранящие воспоминания, саднят в Катиной душе. Абигаэль все больше походит на мать, в точности копируя повадки отца. Пропасть между этими двумя растет, Эби, не разлучавшаяся с Белиалом с рождения, учится уходить в себя и затворяться в себе, будто дверь захлопывать перед идущим следом: не ходи за мной. Оставь меня. Оставь меня — мне.

А Денница-младшая? — спрашивает себя Катерина. Моя Дэнни? Выросшая вдали от нас обоих, оставленная на милость старых богов — она захлопнет дверь перед моим лицом? Ее отец преуспел в этой науке как никто. Ни любовью, ни преданностью, ни покорностью не отворить дверей, которые закрыл сам Эшу Транка Руас, Черный Эллегва, Закрывающий пути. Только что он привел в тупик ее, свою последнюю Саграду. Надо говорить не «последнюю», а «очередную», поправляет себя Катя. Сколько ни тверди, что ты — его, он — не твой. И Денница-младшая не твоя. Да ты и сама не своя, сколько ни бегай по перекресткам Владыки в поисках себя.