Инесса Ципоркина - Личный демон. Книга 3

— Да, — произносит Люцифер и улыбается — широко, самодовольно, бешено. — Я беру тебя.

— Да, — вторит Саграда, княгиня преисподней, сглатывая сухим ртом. Черт, слюны нет совсем, горло дерет, голос сиплый, задыхающийся, точно не бархотка у нее на шее, а тесный рабский ошейник. И не целительный гиацинт [64] Очень редкий, ценимый коллекционерами и ювелирами драгоценный камень. Считается, что гиацинты кровавого цвета способствуют очищению организма и достижению эмоционального равновесия — прим. авт. цветет над Катиной трахеей, а кровавая рана зияет в отверстии черного бархата. — Беру… тебя…

Что ж так тяжело-то? Окончательное согласие нейдет с языка: все невестино внимание отдано шлюхину камню, который Катерина помнит до последней щербинки, не глазами помнит — спиной, боками, задницей. «La puta sagrada para mi» [65] Священная шлюха для меня (исп.). — и молодое вино, подкрашенное кровью, бежит к алтарному краю, стекает с него в подставленные чаши, творится сатанинская евхаристия над сплетенными телами, кто-то шепчет во тьме молитву шиворот-навыворот и делает глоток вина, смешанного с кровью владыки ада. Пута дель Дьябло ждет чувства неловкости, ждет, что оно стиснет свои удавьи кольца: это было, было с тобой! — и праздник кончится. Конечно, церемония продолжится, но Кати здесь уже не будет, ее затянет в торнадо стыда. И там, среди вздыбленного ветром сора, она и останется, ощущая себя никчемной и безвольной, словно трухлявые обломки воспоминаний, летающие по кругу.

Собственная улыбка становится для Саграды откровением. И еще большим откровением становится желание, которым ее окатывает при мысли о том, КАК она стала Саградой. Прямо на этом камне. Прямо при этой, блядь, публике. За Катиной спиной стоят те, кто пил тогда из чаш и шептал во тьме. Вот воспоминание, которое должно броситься жаром мне в лицо, отрешенно думает Катерина. Оно и бросается. У всех есть что-то, от чего дыхание учащается, в животе начинает тянуть, а в лицо бросается жар. И незачем превращаться в летающий мусор оттого, что твои желания еще живы. Когда-нибудь ты и сама станешь воспоминанием, тенью своих желаний, тогда и будешь наслаждаться чистотой и незапятнанностью. А сейчас живи! Живи!

Катерина смотрит на того, кто через секунду станет ее мужем. На лице владыки ада — свирепая радость обладания, не человеческая, но и не демонская. Звериная. Оба они звери апокалипсиса, если верить Откровению Иоанна Богослова — и муж, и жена, и сатана, и антихрист. И им предсказано совершить много дурного. Хотя вряд ли они сумеют наворотить много сверх того, что уже сделано людьми из самых благих побуждений. Ну что хорошего принес с собой истинный мессия? Религиозные войны? Крестовые походы? Чуму и оспу? Все это мог бы принести и мессия дьявола, зверь, вышедший из моря. [66] Библейский апокалиптический образ — зверь, вышедший из моря, имевший семь голов и десять рогов. Вместе с двурогим зверем, вышедшем из земли, был показан апостолу Иоанну в видении — прим. авт.

То есть она, Катя. Или Кэт, отпущенная морем из глубокой могилы своей.

Сколько пророчеств, сколько символов, сколько преданий сходятся на Катиной судьбе, сросшейся с судьбой Кэт в единое целое. Кэт-Катерина для них точно фокус — нет, не оптический. Сейсмический. Не все солнечные лучи перекрещиваются на ее отнюдь не прекрасном лице. Зато земная твердь вспарывается под ее ногами, будто под ножом. По части причинения зла Пута дель Дьябло достойна своего хейлеля, своей утренней звезды.

— …тебя в мужья! Себе! — заканчивает Катерина. А потом, ведомая странным чувством, простирает руку и сжимает кулак перед лицом Люцифера, собственнически и угрожающе. Проделать это наглее и дьявол бы не смог. МОЕ! Наконец-то Саграда сказала свое слово.

Физиономия у новоиспеченного мужа проказливая, мальчишеская, шалая: ужо я вас!

— А они говорили, ты мне не пара, — чуть слышно произносит Денница.

— Моя мама сказала бы про тебя то же самое, — ехидничает Катерина.

— А кстати! Почему мы не пригласили на венчание твою маму? — интересуется князь ада, прежде чем подарить Кате поцелуй. Первый законный поцелуй.

Ужасная воображаемая картина — Катина мама здесь, в аду, перед алтарем Священных Шлюх — растворяется в ужасе куда большем, в предчувствии поцелуя сатаны. Катерина еще помнит, каково оно было в первый раз, принимать в себя геенну, ощущать, как она заполняет тебя огнем и пеплом. Один-единственный истинно дьявольский выдох — и его любовь обратится в струйку дыма. Причем буквально. Катя вовсе не должна целоваться с супругом у камня Шлюх, это не входит в программу, вокруг как-никак преисподняя, а не божий храм в розовых херувимчиках. А значит, новобрачные могут заниматься публичным сексом на алтаре, но целоваться им не обязательно!

Она не должна. Но ей нужно.

И Саграда протягивает мужу покорные губы.

На вкус Люцифер словно хороший глоток рома — крепкий, дурманящий, обжигающий, но не как пламя ада. Совсем не как пламя.

Оторвавшись от Кати, Денница обводит взглядом легион приглашенных демонов с выражением лица «Вы меня любите». Он так собой доволен, что хочется отвесить ему подзатыльник. Мальчишка. Женился и думает, что повзрослел.

Застежка бархотки больно колет основание шеи. Саграда слабо улыбается, вспоминая слова Уриила про удовольствие быть рабом, про ошейник с шипастым замочком, чтобы покалывал, напоминая, чья ты. Как в воду глядел — все у нее есть: и повелитель, и ошейник с замочком.

Это должно было обернуться мучением. Должно было пугать. Должно было прорваться воплем: я вещь! спасите меня кто-нибудь! Но вместо страха, привычно отравляющего каждый миг радости, Катя ощущает пьянящую легкость: пусть все идет как идет. Я найду способ направить, исправить и выправить, если что. Саграда милостиво улыбается и кивает гостям: благодарю. Всем спасибо за то, что вы нас так любите. Мы, ваши повелители, тоже вас любим. А теперь не пошли бы вы на… В общем, все свободны, у нас начинается брачная ночь.

В ту же секунду она чувствует ладони Люцифера в своих подмышках и взмывает в воздух. Каменная постель Священных Шлюх принимает Катино тело, будто самое мягкое ложе, а световой балдахин привычно опускается сверху, создавая иллюзию уединения.

— Не сбегай, хорошо? — мягко просит ее Денница. И незачем демонстративно, наигранно возражать: я? сбегу? куда и зачем? Все ведь уже было: именно тут и именно так. Знает князь и знает княгиня: сейчас ей хочется быть где угодно, но только не здесь. И ее желание может исполниться, если дать ему, суке, волю.

Катя едва может справиться со смущением. Она будто видит себя глазами мужа: вот ее спина, хрупкая, голая спина под расшнурованным платьем, вот шея — длинная, белая, с нежной кожей, волосы закрывают лицо, но Люцифер знает, как жарко оно полыхает румянцем ото лба до самой груди. До изрядно подвяленной временем груди, усмехается Катерина. Что ж, она не прочь стать эффектней и моложе, хотя бы на одну эту ночь. Просто чтобы все прошло хорошо, чтобы смотрелось красиво, чтобы отпустить, наконец, смятое в ком свадебное платье и открыть самую страшную тайну любой женщины — ее неидеальные сиськи.