Ирек Грин - Дневник дьявола

— Не знаю, — мне нравилась эта беседа, — скорее всего, Диониса, он кажется мне более человечным, но нет… наверное, все-таки Его, потому что — кто знает — может быть, таким образом мне удалось бы избавить людей от проблем? Была не была… я бы пожертвовал собой!

Не знаю, согласился ли Фишман с моей теорией, потому что до конца прогулки он не проронил ни слова. Я мог бы спросить его о смысле страдания, которое благодаря Христу перестало быть грехом или, как он говорил, проблемой. Ведь это касается нашего «здесь и сейчас» . Мог, конечно, но я бы поднял тебя на смех! И это тоже, мой дорогой философ, является только вопросом веры! А если у тебя возникают сомнения — поговори с родственниками своих жертв! Каков ловкач! Даже если бы ты выбрал Иисуса, он бы улизнул от тебя по океану.

Мне стало жаль Фишмана, когда я понял, что, в отличие от Еврипида, ему не дано проникнуть за завесу тайны, хотя он так отчаянно жаждет этого. Я знал, что был избран, чтобы помочь ему. Но греческий трагик, которому, вероятно, разрешили смотреть на то, как менады разрывали на части переодетого Пентея [44] Пентей — в греческой миофлогии сын Эхиона и Кадмовой дочери Агавы, преемник Кадма в управлении Фивами. В наказание за противодействие культу Вакха был растерзан на Кифероне во время оргий, в которых принимали участие его сестры и мать, принявшая его в своем исступлении за дикого зверя. Сказание о Пентее вошло в трагедию Еврипида «Вакханки». , начал записывать свои предчувствия или переживания с глубокой верой пророка и миссионера. Катарсис зрителей он поставил выше своих интересов, и поэтому ему было позволено познать истину. Какая же сила, которая, подобно Дионису, стремится покарать любое неверие в свое божественное начало, позволит тому, кто думает только о себе и не желает быть просто орудием, запечатлеть свой портрет? К этому Фишману еще предстояло прийти. Помню, однажды в Конго он сфотографировал колдуна, который занимался выделкой человеческой кожи, чтобы потом обменять ее на высушенные головы у своего коллеги из Танзании. Он писал следующее: Части человеческого тела, лишенные души, неинтересны. Это уже не сюжет для снимка, а просто социология. С тем же успехом я мог бы сделать репортаж из мясной лавки в Цюрихе. И он приказал продать те снимки, подписав их моим именем.

Наступило воскресенье. Рано утром мы выехали в аэропорт. В терминале нас окружила толпа народу, суета и шум. Компот из множества культур, изысканный десерт для Всевышнего. Какие-то негры в белых галабеях и обшитых бисером фесках, несколько азиатов с камерами, одетых как американцы, группа хиппи с гитарой, хасиды [45] Хасидизм — религиозно-мистическое течение в иудаизме. , танцующие вокруг одного из своих товарищей, в расстегнутых рубахах и длинных черных халатах, их женщины, стоящие немного сбоку, в платках и, несмотря на греческое солнце, глухих платьях до пола. Танец хасидов привлек внимание многих путешественников. Особенно японцев — они окружили евреев и снимали, как, воздев руки к небесам, несколько взрослых мужчин со счастливыми лицами танцуют вокруг одного, закрывшего глаза, вращающегося вокруг своей оси и что-то напевающего, а женщины хлопают им и пританцовывают рядом. Мы тоже подошли, Фишман смотрел на них словно загипнотизированный. Ему нравилось наблюдать за людьми, выражавшими свою радость в танце, поскольку для него танец был самой совершенной формой молитвы и путем, с помощью которого можно было побеседовать — если не сказать: потолковать по душам — с Создателем. Позже оказалось, что молодожены провожали в аэропорт группу друзей, прилетевших на празднование их свадьбы. Адриан долго готовился, потом встал на колени, и я уже понимал, что через секунду он сделает снимок. Снова должно было произойти нечто, заставившее этого человека начать охоту за танцующими душами, направляющимися прямиком в объятия Бога, нечто, что могло оборвать или приумножить молитвенный ритуал. На всякий случай, наблюдая за этой сценой, я держался поодаль в ожидании развязки.

Террорист азиатской наружности рядом со мной спрятал видеокамеру и вытащил «узи» . На камерах аэропорта будет видно, что стоявшая немного дальше японка сделала то же самое. Первая очередь не смогла прервать танец. После второй все замерло, и раздался первый крик. По-моему, крик чем-то походил на овацию, призывавшую танцоров выступить на бис. Рефлекторно, так же как и все, пострадавшие или уцелевшие, я упал на пол. Только Фишман продолжал стоять на коленях, хотя то, чем он занимался, нельзя было назвать молитвой.

Снимок, который Адриан назвал «Танцующие хасиды и спящая красавица», выглядит приблизительно так: поднятые руки двух танцоров опускаются, они сами оседают вниз, теряя сознание под бременем божественного присутствия. Двое других уже перестали танцевать, они лежат, а еще одному пуля разрывает затылок в тот момент, когда его голова должна коснуться земли. Внизу справа застыла на полу женщина, фигура которой перерезана пополам рамкой кадра и тем самым вычеркнута из реальности. Она лежит, небрежно раскинувшись, контуры ее расплывчаты и деформированы широким углом объектива. Платок и парик упали с ее головы, обнажив лысый череп с пугающе просвечивающими под кожей кровеносными сосудами, уже совершенно бесполезными. Каждый, кто хоть что-то понимает в фотографии, признает, что это крах композиции, но Фишман не изменил кадрирование и все осталось, как есть. Мне не нужно добавлять, что там не видно ни духов, ни благословляющей руки Всевышнего. Обычный снимок. Только то, что можно увидеть невооруженным глазом, ну, может, чуть более кривое.

И вновь разгорелись споры — не первые и не последние в карьере Фишмана: можно ли вообще показывать такое. Христианские печатные издания с жестокой критикой обрушились на работы Адриана и в очередной раз призвали к бойкоту его произведений, предположив, что существует заговор, в результате которого он всегда оказывался в нужном месте в нужное время, и называя маньяком, который хладнокровно может сфотографировать самые чудовищные вещи. Я пытался утешить Фишмана, так как он впал в депрессию, поняв, что ему снова не удалось снять ничего существенного. Я пробовал убедить его, что пропалестински настроенные левые из Японии, которые в колыбели средиземноморской культуры убивают танцующих евреев, — это само по себе из ряда вон выходящее событие. Несмотря на то, что я старательно избегал употребления выражения «стечение обстоятельств», Фишман, казалось, не понял смысла моих слов. И даже сурово отчитал меня. Чтоб его! Я перестал обращать внимание на происходящее.

Когда-то мне был голос: «Умирающие с именем Господа на синеющих губах мгновенно переходят под Его защиту. Они получают горячий шоколад, радуются. Путь от их разорванных на куски тел до неба устлан букетами зеленых трав. Их души светятся от счастья». Почему же, черт возьми, этого не видно на пленке?