Питер Страуб - Темная материя

Тут щелкнул замок, и дверь распахнулась.

— И все? История заканчивается на том, что какой-то тип открыл дверь?

— Погоди, увидишь. Все заканчивается, когда открываешь дверь.

Приблизительно через неделю, в воскресенье, 15 ноября 1966 года, они ввосьмером — Мэллон, Минога, Гути, Ботик, Кроха Олсон, Мередит Брайт, Хейвард и Милстрэп — отправились на луг в конце Глассхаус-роуд, перелезли через бетонный забор и устроили репетицию, которая как будто удовлетворила Мэллона. В тот вечер они всем составом заявились на вечеринку в «Бета Дельт», где жили члены студенческой организации, к которой принадлежали Хейвард и Милстрэп. Меня не позвали, и я узнал о ней позже. Ближе к полуночи я наконец добрался до Ли и нашел ее настолько пьяной, что она ничего не соображала. На следующий день у нее с похмелья так раскалывалась голова, что поговорить нам не удалось, а вечером она вместе со всей обреченной компанией вновь отправилась вслед за Спенсером Мэллоном на луг.

А потом — ничего, тишина, молчание. И расползающиеся сплетни о черной мессе, языческом ритуале — такой вот чепухе, подогретой исчезновением одного молодого человека и обнаружением растерзанного трупа другого. Бретт Милстрэп словно исчез с лица земли, а Кит Хейвард превратился в изувеченный труп. Какое-то время полисмены маячили у наших домов, у школы — всюду, куда бы мы ни ходили, — задавая одни и те же вопросы снова и снова. По пятам за ними следовали репортеры, фотографы и мужчины с короткими стрижками, в темных костюмах — их присутствие никем и никогда не объяснялось, хотя они постоянно крутились в поле зрения, не вмешивались, только наблюдали и делали заметки. Ли провела в доме Джейсона неделю или две, отказываясь говорить с кем бы то ни было, кроме Гути, Ботика и тех, кто мог заставить ее отвечать. Мэллон сбежал, все три партии сошлись во мнении об этом, а Кроха Олсон последовал за ним. Мередит Брайт в страшной спешке собрала пожитки, помчалась в аэропорт и ночевала там, пока не достала билет домой в Арканзас, где полиция часами допрашивала ее, день за днем, пока окончательно не убедилась, что девушке почти нечего им рассказать.

Полиции так и не удалось поймать Мэллона и Кроху, они ускользнули от допросов, даже не прилагая к этому особых усилий. После недолгой «реабилитации» в Чикаго — как ни странно, в той самой квартире на Кедровой, которую я приобрел много лет спустя, в здании через дорогу от моего нынешнего дома, — они нагрянули в студенческий городок дуэтом, как два комика. Мэллон завладел Крохой, некоторым образом объединился с ним, разумеется, с полного согласия жертвы. Олсон любил Мэллона, точно так же, как моя подруга и Ботик, и, по-моему, с удовольствием следовал за своим кумиром по стране, делая все, что тот велит. О судьбе Крохи Олсона я узнал от Ли, которая иногда, очень редко и нерегулярно, общалась с ним. Мне, разумеется, не сообщили всех деталей, поскольку я «опоздал на пароход», окончательно и бесповоротно, и не участвовал в таинственном опыте, который определил их судьбы. Словно существовал некий магический круг, за чертой которого я стоял — снаружи.

А вот кто находился внутри круга и чем в итоге для них это обернулось.

Гути Блай, как мы уже знаем, обрел постоянное место жительства в палате психиатрической больницы и разговаривал только цитатами из Готорна и неизвестными словами из словаря капитана Фаунтейна.

Джейсон Ботик Боутмен бросил школу перед самым выпуском и сделался профессиональным вором. Неужели у него не было других способностей?

Кроха Олсон посвятил жизнь человеку, которого решил считать своим отцом, и все, что он получил в награду за капитуляцию, — жизнь «с чужого плеча», безрадостное существование в роли подмастерья фокусника, кормящегося крошками, падающими с рук хозяина, одевающегося в обноски хозяина и спящего на кушетках для гостей с девчонками с разбитыми сердцами, отбракованными хозяином. Несколько лет спустя Ли рассказала, что Мэллон завершил карьеру, но Кроха Олсон продолжил как его заместитель, или новая, улучшенная модель, или что-то в этом роде. Он многому научился за эти годы, освоил тибетскую «Книгу мертвых», «Книгу перемен» и работы Джордано Бруно, Раймонда Луллия, Нормана О. Брауна и бог знает кого еще, и ремесло странствующего гуру оказалось в конце концов единственным, чем он владел. И все же. Когда я думаю о том, каким славным пареньком он когда-то был…

О Мередит Брайт и Бретте Милстрэпе я ничего не знал, но, возможно, у каждого из них нашлось бы что рассказать, если б мне удалось их отыскать.

И конечно же, последней фигурой, оставшейся в пределах круга, была моя жена — Ли Труа, самая красивая женщина в любом окружении, одаренная интеллектом, бесстрашием, отменным здоровьем. Она содержала потрясающий дом, сделала выдающуюся карьеру члена правления, советника и антикризисного менеджера АФС. Муж любил ее, несмотря на несовершенство его преданности и фабулу его признанной успешной книги «Агенты тьмы». Книги, в которой он попытался понять необъяснимый случай на лугу. И которая могла быть рассмотрена как дань восхищения женщиной, которой она посвящалась. Да, почти все свои книги он посвящал жене. Благодаря мужу, то есть мне, у Ли всегда было и будет достаточно денег, чтобы никогда не волноваться о финансах. Однако Ли Труа тоже пострадала, пострадала жестоко, и, хотя последствия впервые дали о себе знать, только когда ей было уже за тридцать, она тотчас поняла, что причина — ритуал Мэллона на лугу.

Так они и остались, моя жена и бывшие друзья, — там, в их священном кругу. А я — здесь, по другую сторону, спустя несколько десятилетий по-прежнему недоумевающий, что с ними стряслось.

Хорошо знакомый голос на NPR подарил мне Готорна, а после Готорна — Гути Блая, до сих пор заключенного в чертовой психушке. А следом за Гути вдруг нахлынули другие воспоминания. Тощая борзая, летящая по снегу, шелушащаяся глазурь ледка на санках, распахнувшийся городской ландшафт западного Мэдисона, сверкающий стакан воды — как воплощение неизведанного… Самые близкие друзья, которые делили со мной все, пока я не отказался последовать за ними в ученичество: их красивые лица будто запылали передо мной. В них горело то, что мы значили друг для друга, и то, чего я никогда не знал и не понимал.

Что же их — каждого по-своему — не только сбило с пути, но вдобавок исковеркало им жизни? Комната поплыла перед глазами, почудилось, будто и в моей жизни все вдруг оказалось под угрозой.

Я должен знать; но тут же понял: я очень боюсь узнать, что же на самом деле произошло на лугу. И тем не менее я должен, и это сильнее страха перед тем, что выползет из-под камня, который собираюсь перевернуть. Все это время я ревновал друзей ко всему, что они увидели там, и неважно, что оно перекорежило их.