Питер Страуб - Темная материя

Имена я восстановил в их первоначальных формах. Хочется верить, что мне нет нужды ссылаться на источник необычных слов в первом абзаце.

Не эгомфиус [13] Беззубый. , не арктоид [14] Арктоиды (эскимоиды) — арктическая раса, популяционно несколько более близкая к тихоокеанским, чем к северным, монголоидам. , не креодонз [15] Креодонты — вымерший отряд хищных млекопитающих (55–35 млн лет назад). и не цыган — Говард Блай знал себя как одинокое, несовершенное создание, вечно пытающееся подражать манерам и привычкам тех, кого он любил и кем восхищался, не говоря уж — преклонялся, как перед Спенсером Мэллоном. Боже, как он боготворил этого человека, нет, больше чем человека — сказочного героя!

Так появилась и книга капитана Фаунтейна. Капитан Фаунтейн изменил жизнь Говарда Блая, простейшим способом доказав ему существование секретного кода, поняв который, можно открыть тайную структуру мира или по крайней мере того, что люди называют реальностью.

Гути наткнулся на эту замечательную книгу, роясь как-то в коробке со старьем в подвале лавки. Трой и Рой уже не могли помешать ему: их призвали в армию, и они отправились во Вьетнам, где их сверхсекретные игры в солдатиков и снайперов очень пригодились, хотя Роя все равно убили.

По содержимому коробки он понял, что это вещи Троя. Ржавый нож, беличий хвост, старые наконечники стрел, сломанный компас, фотографии обнаженных женщин, выдранные из глянцевых журналов. У Роя голых красавиц было еще больше, плюс пара сломанных зажигалок «Зиппо». Прижатая к стенке коробки, она была почти не заметна — тоненькая, белая, в твердом переплете книга, которую Трой Блай приобрел во время одного из редких приступов самоутверждения. По-видимому, он хотел расширить свой лексикон, поскольку реклама убедила его, что женщин возбуждают громкие слова. Гути до рекламы не было дела. Он сомневался, что это подействует на девушек в Мэдисон Уэст. Во всяком случае, у него не было желания попробовать этот способ ни с одной из популярных девчонок в школе. Иногда, правда, он представлял несбыточное — как он обнимает Миногу, как они лежат вдвоем на травке. Он обнимает, и его обнимают. И ее губы прижаты к его губам… Да, он знал, что это стыдно, друзья бы от него отвернулись, а «двойняшка» Миноги точно взбесился бы… В общем, он боялся причинить им боль.

Говард никогда не думал, что слова из книги капитана Фаунтейна заставят Миногу возжелать его. Он полагал, что эта книга — нечто большее, чем сексуальное зелье. Он влюбился в этот тусклый блеск отпечатанных на странице слов, они неожиданно придали ему уверенности в себе. Подобный лексикон известен, представлялось ему, только адептам тайного ордена:

O, morigerous (раболепный);

morology (чепуха);

morpheme (слово, уменьшенное до своего корня);

morphology (в применении к строению растений и животных);

o, nabla (древний еврейский инструмент наподобие арфы);

nacelle (гондола);

o, nacket (теннисный мяч).

Мередит Брайт… Мередит Брайт любила его, потому что он был вылитый ангел. Она с улыбкой шепнула это ему в запылавшее ухо под конец собрания на Горэм-стрит, взяв его лицо в длинные прохладные ладони. Склонившись почти вплотную, нежным голосом, от которого он весь затрепетал, она проворковала:

— Гути, ты прямо как очаровательный фарфоровый ангелок, вот за что я люблю тебя.

Никому не понять его чувств к Миноге, зато вполне объяснима любовь без оглядки к Мередит Брайт. Все знали, что она любила его. Вместе с Миногой Гути числился в ее фаворитах, среди которых главным был, разумеется, Спенсер Мэллон. Этого человека она выбрала так, как выбрала бы кинозвезду вроде Тэба Хантера или знаменитого певца вроде Пола Маккартни, и спала с ним — в сердце Гути просыпалось тайное желание, от которого он таял, как снеговик теплым днем. Говард Блай воображал, как лежит на узкой кровати, стиснутый между Спенсером Мэллоном и Мередит Брайт. Они обнимали друг друга, их руки сжимали его двойным кольцом объятий. Его лицо вдавилось в полную упругую грудь Мередит Брайт, а плоская, мускулистая грудь Спенсера Мэллона прижалась к его затылку. Ниже происходило что-то, но он не мог понять или описать, что именно, но ассоциировалось это с сильным ветром и развевающимися занавесками.

Нахлынуло:

lallation (лепет младенцев);

lalochergia (использование непристойности для уменьшения напряженности);

murrey (багровый).

И тут же следом:

mugient (мычание);

mymy (кровать).

И еще:

pruritic (зудящий).

Это тоже стало тайной, скрытой за самыми туманными словами. Спенсера Мэллона Гути любил как никого в своей жизни. Поэтому история о двух дверях в коридоре гостиницы и мучительном гадании так его встревожила. Угадаешь — перед тобой окажется Спенсер Мэллон, держащий в руках нити происходящего. Но если выбор будет неправильным… говорил ли он когда-нибудь, что случится, если они выберут не ту дверь?

Вас слопает тигр.

Когда-то давно Говард Блай видел съеденного тигром человека. И больше видеть такого не хотел. Одному из них суждено отправиться в страну слепых, сказал Спенсер, и это должен быть он, Говард Блай. Там, где он жил, смотреть в любом случае не на что.

Благодаря Спенсеру Мэллону у Говарда Блая выросла в душе особая ненависть к дверям. Часами санитар по имени Ант-Ант прятался, скрючившись за дверью с табличкой «Только для персонала», где смолил вонючие сигареты, только вот угадайте: отчего Говард ни разу не постучал в нее? А еще знаете что? Говард Блай прожил в больнице сорок лет, он знал, что было за дверью «Только для персонала», и это не пугало его. Скучная комната с зелеными стенами, сломанной мебелью и пепельницей, которой, по идее, никто не должен пользоваться, уродливый стол с кофеваркой, журналы на другом древнем столе. Мужские журналы. Журналы для мужчин. Говард видел их, но не просматривал. Вот куда они ходили, санитары: Ант-Ант (Антонио Аргудин), Роберт К. (Крашвелл), Фердинанд Цардо, Роберт Г. (Герни) и Макс Байвэй, — когда хотели побыть собой.

Шестнадцатого октября 1966 года Мэллон преуспел в открывании своей двери, и то, что после этого произошло, было настолько ужасным, что Говард окружил себя священным кругом из слов, и они защищали его в облаке клубящегося розовато-оранжевого света. До тех пор, пока огромная и неотвратимая, сотканная из фраз и предложений сфера, вышибив все из головы Говарда Блая, не отправила его кружить в полной неразберихе сотен историй, которые успокаивали его, глумились над ним, мучили его, баловали его и показывали ему единственный доступный путь продолжения жизни.

Итак. На сцене появляется Спенсер Мэллон. Он сидит на картонной коробке в подвале лавки, качая ногами, опершись на руку.