Елена Блонди - ТАТУИРО (HOMO)

– Они смотрят друг на друга, – шершавым голосом сообщил мастер. И Витька ревниво понял, что тот тоже не может просто смотреть на снимок. Может, поэтому, он задвинут шкафом и закрыт всякой ерундой?

– Ее голова лежит… на левой груди. И, когда она опускает глаза, их взгляды встречаются. И она гладит себя… по узкой голове, по цветной коже. Она и она…

– Хватит, – сказал Витька, – да, я вижу, да, это – мое.

Оба помолчали, собираясь с духом, чтобы перейти на обыденные рельсы обсуждения деталей. Мастер кашлянул.

– Подержите кнопки, – ссыпал Витьке в ладонь прохладные колючки и завозился с упавшим на пол листом.

Потом он прикнопливал непослушный лист, скребя пальцами по Витькиной ладони. Лист сворачивался и тыкал мастера углом в лицо.

Потом они вдвоем задвинули на место шкаф. И мастер увел Витьку в маленькую комнатушку с медицинским креслом, застеленным белым полотном.

– Снимайте брюки, садитесь, – отрывисто сообщил он из угла, склонившись над раковиной умывальника.

Витька, хоть и удивился несколько, но не возражал. Он был спокоен теперь и уверен, – все будет сделано, как надо. С любопытством разглядывал небольшой столик, татуировочную машинку на подставке, вереницу крошечных скляночек с цветными чернилами.

Мастер вернулся от умывальника уже в хорошем расположении духа. Усевшись напротив, взялся руками в тонком латексе за Витькину ногу и утвердил ее перед собой.

– То, что вы увидели – лишь задает направление. Я не буду мучить вас, разрисовывая все тело. Сделаем небольшую змейку, аккуратную, надо только правильно выбрать место…

Он держал ногу сильными ладонями, слегка поворачивая ее перед собой. Взялся за ступню, согнул, подвигал, наблюдая за движением сухожилий и связок. Потянулся за фломастером и уверенными движениями повел линию, объясняя:

– Видите, самый кончик хвоста здесь, от пальцев. Затем через подъем, чуть наискосок – выше косточки выходим на внешнюю сторону икры. Если смотреть сзади, то на икре будет самое широкое место туловища змеи. По диагонали змейка пересечет икру и уйдет, сужаясь, на внутреннюю сторону. И здесь, на передней части – голова. Не так, – он оторвал фломастер и показал над кожей движение вверх, – чтобы не создавать излишней симметрии, а либо вниз головка будет смотреть, либо в сторону и самую малость вверх.

– Да, – сказал Витька, вспомнив о взгляде глаза в глаза девушки и змеи, – если нельзя совсем вверх, то лучше самую малость вверх.

Мастер поднял голову, посмотрел темными глазами на Витьку и улыбнулся:

– Не переживайте. Все будет.

– Я понял.

– Тогда гляньте в зеркало, на рисунок, как это будет. И начнем.

Следующие три часа Витька сидел, иногда ерзая – с разрешения, – чтобы размять затекшие ноги; слушал и рассказывал анекдоты; выяснил, что темные кудри мастера изрядно поредели на макушке; пересчтиал все белые квадраты и круги на потолке; поражался и поражался… (А вы знаете, что человек, нарисовавший знаменитого Чужого, делает тату-рисунки, и любой желающий с деньгами может заказать себе авторского монстра на все бедро или спину? Оказывается, вы можете оставить тату в наследство кому захотите, и тогда кусок вашей разрисованной кожи будет висеть в рамочке на стене у наследников).

Потом они сделали перерыв на кофе и покурили.

И снова над Витькой тонко жужжала машинка и он подбирался от боли, стараясь не показывать этого, когда мастер снова и снова проходил по свежей ссадине, выкладывая разноцветный орнамент.

К концу шестого часа Витька измучился. Мастер тоже через каждые полчаса отрывался, массировал кисти рук, иногда потирал грудь, проводя рукой по застиранной тишотке, поглаживал, будто успокаивал собаку…

«Сердце, что ли?» – …расспрашивать не захотел. Хотел только, чтобы сеанс закончился. Он устал, и ему было больно. И все чаще поглядывал на часы, висевшие на стене комнатки. А часы злорадно показывали вместо времени тягучий сироп.

Наконец, устав так, что – на все наплевать, хотел уже взмолиться – хватит, баста, сколько можно! Но мастер все пикировал и пикировал иглой на израненную кожу, добавляя то тут, то там тончайшие штришки.

Спас телефонный звонок. Мастер извинился и, стягивая перчатку, ушел за дверь.

Витька расслабился, откинул голову на подголовник кресла, лежал, слушая толчки крови под свежим тату.

– Да, – доносилось из-за двери, – а где вы находитесь? Шоссе энтузиастов? Дайте подумать… Угу, так, сегодня подъезжайте на Павелецкий вокзал без четверти полночь. Не надо на машине. Сядете в электричку, но сразу, не задерживаясь, и поезжайте до станции Домодедово. Выйдите из вагона и идите вдоль центральной улицы за зданием вокзала, справа увидите вывеску. Я буду вас ждать. Угу, да… Нет, не думаю… нет, этого нельзя. Не переживайте, вам хватит тех денег, что захватите с собой…

Витька усмехнулся, вспомнив, как, пересчитав наличность, долго смотрел на веер банкнот в руках, потом решительно разделил деньги на две равные части, потом добавил из той, что собирался оставить дома, еще половину. А перед самым выходом вытряс из книги всю оставленную заначку. Да еще и напугал соседа-музыканта, случайно встреченного в подъезде, просьбой дать в долг пару тысяч.

Мастер вернулся, потирая грудь рукой, и Витька почувствовал, что вполне сможет дотерпеть пытку до конца. И еще он испытывал чувство окончательного обладания: теперь тату никто не отберет. Разве что с ногой.

Он воспрянул духом настолько, что почти набрался смелости осторожно поспрашивать у мастера о девушке со змеей. Но не набрался. Выглядел тот неважно – глаза тусклые, от усталости, верно, лоб в испарине. «Все потом. Закончим когда, и, может, будем курить последний раз…»

Закончили неожиданно быстро. Мастер еще минут пятнадцать перехватывал Витькину ногу сильными пальцами, еще разок перевернул его, так сказать, изнанкой вверх, чтобы снова пройтись по икре и встал, потянувшись и заложив руки за голову:

– Ну, вот, собственно, и все…

Витька осторожно перекантовал себя в нормальное положение, стараясь не задевать ногой простыню. И спросил снизу вверх:

– Я могу вставать?

– Да. Идите к зеркалу, гляньте.

Неуклюже – отсидел все, что можно – сполз с кресла и заковылял к большому зеркалу. Ему так не терпелось посмотреть, – что сначала увидел тату, а уж потом только себя – взъерошенного, в перекошенных боксерах и мятой белой футболке.

Яркой припухшей ленточкой змейка обвивала голень. Витька перемялся с ноги на ногу, и с восторгом увидел, как шевельнулся уложенный на нужные мышцы змеиный хвостик.

– Вам нравится?

Витька резко оглянулся, не узнав голоса. На секунду ему показалось, что в комнату вошел кто-то еще. Но это был мастер – посвежевший, с блестящими глазами. Он улыбался. Тоже смотрел на змею, не скрывая восторга: