Мария Куприянова - Раскалённая луна

— Скорее, всю твою не-жизнь, — поправил он юнца.

— И я вам за нее благодарен от всей не-души, — Йен усмехнулся и залпом осушил свой бокал вина.

— Это Лафит-Ротшильд, восемьдесят шестого года, — поморщившись, изрек Легран. — Четыре тысячи евро за бутылку.

— А по мне так кислятина кислятиной, — замечание старшего вампира ничуть не смутило юношу. Он откинулся на спинку кресла, бесшабашно запрокинул голову, рассматривая потолок. Свет, падающий от свечи, осветил широкий уродливый шрам на его шее, проходящий от уха к горлу: травмы, полученные до обращения, не поддавались вампирской регенерации.

— Но я здесь не для того, чтобы распить бутылку вина с вампиром, который в нем ни капли не разбирается, — сухо бросил Легран. — Зачем ты позвал меня?

— В этом весь вы. — Йен придвинулся к столу, в азарте подался вперед. — Сразу к делу, верно?

— Верно.

И ведь не скажешь, что мальчишке на самом деле под семьдесят. Почему-то принято считать, что возраст вампира можно определить по мудрому взгляду, который резко контрастирует с юной внешностью. Чушь собачья. Глаза — это отражение души, а у нежити ее нет. Так что бессмертные застывают в той точке, в какой закончили земную жизнь. И человек никогда не отличит этого двухсотлетнего вампира от обычного юноши. Только истинному охотнику под силу разглядеть то, что скрывается за завесой невинности.

— Вы же знаете, что можете мне доверять, — продолжал Йен.

Доверять? За долгие годы не-жизни это слово утратило для Леграна смысл, превратившись в набор букв, не более. В вечном существовании доверию нет места, впрочем, как и дружбе, состраданию, любви…

— Ты мне предан, — поправил его Анатоль. — Этого вполне достаточно.

А вот преданность, пожалуй, в данном случае самое точное определение. Слабый духом склоняется перед сильным, сильный чтит могущественного, могущественный почитает высшего — такова вампирская иерархия. И пока есть силы удерживать контроль над низшими, власть в твоих руках.

— Хорошо, — юноша не стал спорить. — В таком случае, я скажу, что сегодняшний провал принес кое-какие плоды.

Легран снова поднес бокал к губам, в надежде вдохнуть аромат кедра и каштанов — запаха его родной Франции. Воспоминания о ней всегда действовали успокаивающе, возвращая настроение. Но вкус бархатистых нот неумолимо меркнул — жизненная сила, отобранная у последней жертвы, таяла, как утренний туман в первых лучах солнца. Не утрачивала остроты ощущений только злость, охватывая все существо вампира, заполняя пустоты, оставшиеся после ушедших чувств.

— В провале никогда не бывает ничего хорошего, запомни это, — Легран поставил бокал на стол и пристально посмотрел на собеседника. — Утешаться малыми победами может только тот, кто не способен сделать большего.

— Это кто-то из великих сказал? — натянуто улыбнулся Йен.

— Это сказал я, — отрезал вампир.

— Мы все тщательно продумали, — начал оправдываться юноша. — Осечки не должно было…

— И, тем не менее, вы просчитались! — жестко произнес Анатоль. — А из-за вашей самодеятельности наш человек в охотничьей норе оказался под угрозой разоблачения! Столько лет работы вы готовы перечеркнуть одним непродуманным поступком! Merde, les jeunes! Grosse tЙte, peu de sens! [8] Дерьмо, малыши! Больше нет никакого смысла (мешанина из французских и немецких слов)

Йен молча выслушал тираду Леграна. За пятьдесят лет общения он изучил его достаточно хорошо, чтобы знать — не хочешь получить ментальный удар и превратиться в вампирский овощ — лучше не перебивать. Он просто достал из портфеля папку, протянул ее Леграну.

— Qu'est-ce que c'est que ca? [9] Что это, как это? (фр.) — зло бросил тот.

— Оно самое. То, над чем мы так долго работали.

Анатоль открыл папку. Внутри лежал всего один документ, но информация, которую он нес, стоила не просто целое состояние, она стоила всей бесконечной вампирской не-жизни.

На лекцию Орхидеи я, конечно, опоздал. Пока дождался утреннего обхода: приехавшая из города Агата померила давление и температуру. Пока Варвара принесла завтрак: пару сосисок с гречкой и кофе. Пока составили документы о моей "выписке", на часах пробило девять. И если бы я сразу отправился на занятие, то успел бы к самому началу. Однако какой воспитанный человек появляется на занятиях в пляжных шортах и майке? Пришлось сначала заглянуть к себе в комнату, переодеться, захватить сумку с письменными принадлежностями, мобильный, и только потом отправиться на лекцию.

Проходя мимо Фила, я поприветствовал его, ничуть не сомневаясь в том, что тот сделает соответствующую запись в журнале: "Охотник Лис снова опоздал на лекции". И ведь не лень же ему все записывать, за всеми следить…

Стоп! От внезапного открытия я даже остановился на ступенях общежития. Если Фил, донельзя дотошный сторож, ведет запись всех визитов, то наверняка он внес в него имена тех, кто приходил вчера днем, а значит, имел возможность оставить в моей комнате отравленный пирожок!

Надо было вернуться и расспросить обо всем вахтера, но не хотелось уж совсем игнорировать Орхидею. Как-никак, а меня приняли на учебу… Решив отложить изучение журнала на потом, я отправился к угловой башне возле спортивной площадки, где проходили лекции по теоретической подготовке. Высокая, этажа, наверное, в четыре, а то и в пять, многогранная, с бойницами на нескольких уровнях и горделиво возвышающимся шпилем на остроконечной крыше — она выглядела неприступной цитаделью.

Аудитория располагалась на первом этаже, попасть в которую можно было прямо из небольшого тамбура, где кроме лестницы, ведущей наверх, больше ничего не находилось.

— Таким образом, — доносился из-за закрытых дверей приглушенный голос Орхидеи, — мы можем с полным основанием утверждать, что элеутерококк, а именно eleutherococcus senticosus, обладает сильным тонизирующим эффектом. Настолько сильным…

Я толкнул дверь и вошел в класс, стараясь игнорировать обращенные в мою сторону цепкие и изучающие взгляды адептов. Внутри оказалось просторнее, чем я думал: высокие сводчатые потолки дарили ощущение свободы, толстые стены сохраняли благословенную прохладу, узкие стрельчатые окна пропускали минимум света, так что по всему периметру горели светильники.

— Итак, Маугли, — сухо произнесла Орхидея, не поворачивая ко мне головы. — Вы все же решили к нам присоединиться?

— Прошу прощения, — совершенно искренне извинился я, — задержали неотложные дела.

— Второй день в Обители, а уже неотложные дела? — та поджала губы. — Впрочем, я в курсе, что произошло. Но не думайте, что за спасение товарища вы получите особые привилегии. У нас не принято награждать за то, что является святой обязанностью.