Людмила Романова - Таинственные старушки, загадочные прохожие и незваные гости

Отец, ежась, лег на кровать. Мама прикрутила фитилек и отдернула занавеску. Ночь была лунная, и от света луны в комнате не было темно, потому что лунный свет окрашивал все в голубой цвет. И даже снег за окошком был голубой, голубой.

Мама, взглянув еще раз на ребенка, легла и заснула. Но, беспокоясь за малыша, не могла спать долго. Она просыпалась, поглядывала на кроватку, вставала и подтыкала, получше, одеяльце. Спит маленький, наверное, ему лучше стало. Скорей бы утро, к врачу отнесу.

Мама немного успокоилась и легла на кровать, тихо, чтобы не разбудить отца. Она закрыла глаза. И вдруг, ей стало душно, как будто кто-то сдавил грудь. Она повернулась, поудобнее, и вдруг, услышала цокот копыт и скрип колес, как будто к дому приближалась какая-то повозка.

– Цок, цок. Цок, цок, – красиво так стучали копыта, как будто по булыжной мостовой.

– Откуда такой звук? – подумала мама. Ведь на улице полно снега, и стучать копытам не от чего. Снег то мягкий!

Но копытца стучали, и их звук приближался и приближался.

– Да кто же едет по нашей улице в такой повозке? – думала мама. Вроде и не кому ночью? Какой– то звук непривычный.

А копытца все стучали, стучали и приближались, приближались. И так сладко приятен был их стук, и как– то одновременно тревожно стало на душе у мамы.

– Что это?! – прислушалась она. Повозка остановилась, да прямо около их дома! Вот и дверь скрипнула. Да, точно! Не кажется, скрипнула! К нам, что ли кто-то приехал? Да кому, на ночь, глядя? – удивилась она.

Мама забеспокоилась, и хотела, уже было, встать с кровати и подойти к двери, чтобы встретить нежданных гостей. Но какая-то странная тяжесть навалилась ей на ноги, и руки перестали слушаться, и голос свой она не слышала, хоть, и хотела она сказать: «Кто там?»

Смотрит, дверь открылась. И в комнату легко и бесшумно, вошла женщина в голубом светящемся платье до самого пола.

– Красивая какая, – подумала мама. Вся светится! Легкая, как будто воздушная, и даже вся почти прозрачная. Но какое лицо!

Такого красивого лица, мама не видела никогда, и описать его даже не смогла бы. Потому что красота была не земная!

Дама, не глядя на маму, и не спрашивая ее разрешения, легким облачком, направилась прямо к кроватке Геночки.

– Что, что она хочет?! – забеспокоилась мама, видя, как женщина встала совсем близко к кроватке сыночка и нагнулась над ним.

– Почему она так смотрит на моего мальчика?! – испугалась мама. Ой, она его берет! – только подумала она, потому что сказать вслух у нее не получалось, как она не старалась.

Она хотела рвануться к кроватке и забрать его из ее рук, она понимала, что дама сейчас унесет ее сыночка, навсегда! Она хотела спасти своего ребенка, от этой незнакомой женщины, но не смогла пошевелить ни рукой, ни ногой. А Голубая дама, не обращала на нее никакого внимания, как будто ее здесь не было, как будто рядом не спал ее муж! Она была поглощена малышом.

Взяв малыша на ручки, дама дыхнула на него, потом, посмотрев на его маленькое личико, прижала к себе нежно-нежно и, понесла к дверям. Дверь снова скрипнула, и все те же копытца стали затихать где-то вдали. Цок– цок. Цок– цок

Как только цокот копыт затих, к маме вернулись силы.

– Вставай, вставай, – наконец то смогла прокричать она, расталкивая мужа и плача. Вставай же, пока ты спишь, нашего ребенка украли!

– Ты чего? – проснулся отец. Кто украл? – он встал с постели и подошел к маленькой кроватке. Геночка лежал в ней.

– Да, вот он, чего ты, спросонья что ли? – упрекнул отец мать.

Мама тоже уже стояла над кроваткой своего маленького сыночка.

– Слава Богу, здесь, мой маленький! – обрадовалась она. Приснилось что ли? – с надеждой подумала она, и сердце ее даже прыгнуло в груди. Она погладила его по щечке и хотела взять на ручки. Но, щечка была холодная. Малыш не шевельнулся и не открыл глазки.

– Он… умер….?! – оборвалось все в душе мамы. – Забрала, забрала все-таки подумала мама, плача, и прижимая к себе своего маленького мертвого мальчика.

Она долго хранила эту тайну. И только потом, лет через десять, рассказала все это мне и одной знакомой старушке, которая пришла к нам в гости.

– За нами за всеми придут, когда время настанет, – сказала старушка, выслушав мамин рассказ. Никто без провожатых не останется. Ни одна душа! К кому отец, к кому муж, к кому друг. А малютку, как еще туда проводить? Его душу нужно было унести на руках! Вот ее Небесная мать и унесла. Ему сейчас там хорошо. Лучше чем нам здесь.

– Бабушка, он ведь еще не крещенный был!? – сказала с горечью мама. Ничего, ничего, ответила старушка. Душа у него чистая, безгрешная, еще от Бога не оторвалась. Все с ним там хорошо будет. А время настанет, еще встретитесь там. Может, он там твой заступник будет. Молись дочка, чтобы ему Царствие небесное было. В церковь почаще ходи, не забывай Бога! Вот и сыночку твоему там славно будет.

Дедушку хоронили в холодный зимний день. Мела метель, и ветер продувал все тело насквозь, а руки замерзли так, что разогнуть пальцы на них, стоило большого труда. Но ни спрятать руки, ни запахнуть получше, пальто, или поправить платок на голове, было не возможно, потому что руки были заняты. Они тянули санки с гробом.

Гроб тащили, втроем. Моя мама, папа, который тогда еще не был ее мужем, и бабушка. Это был февраль сорок шестого.

Расплатившись с могильщиками, они встали около гроба, и последний раз посмотрели на истощенное болезнью лицо, небритые и впалые щеки, сразу как– то вытянувшийся нос и плотно сжатые губы. На лицо, которое уже не выражало ничего. И ничего не просило.

Дедушка лежал тихо, сложив на груди руки, в своем старом костюме и серой в полоску рубашке. Кашель больше не мучил его, и он уже не задыхался. Сейчас ему не нужна была ничья помощь. Все кончилось.

Но было очень странно смотреть на него пока еще человека, который лежал с закрытыми глазами на морозе, одетый не по погоде, под тонким церковным покрывалом, и совсем не дрожал от холода. Он был спокоен.

Ветер подул на его волосы, и они немного сбились.

– Отмучился, – сказал могильщик. Отчего помер-то?

– Туберкулез, – медленно сказала бабушка. В войну в окопах пролежал три дня. Под Москвой. В холодной земле. Вот легкие себе и повредил. Она перекрестилась. И поправила покрывало и волосы.

– Мам, как страшно! – сказала Надя. Отец будет лежать в яме, засыпанный землей!

Она физически представила эту тяжесть, от которой уже не вырвешься, и не поднимешься. И ей, стало ужасно, жаль отца. Ведь его отбирали от мира, от жизни навсегда, подчеркивая уже не причастность его к нему, к этому живому миру. Отца изолировали от него этой глыбой мерзлой земли.