Александр Дюма - Предводитель волков. Вампир (сборник)

У Тибо был выбор: устроить засаду и убить лань рогатиной или дождаться момента, когда ее затравят собаки, и завладеть ею.

Желание отомстить барону за жестокость занимало бегущего Тибо куда меньше, чем мысли о деликатесах, которые почти целый месяц он сможет готовить из лопаток, спинки и окорока лани: он их хорошо промаринует и поджарит на вертеле или нарежет ломтиками и приготовит в печи.

В конечном итоге эти две мысли – месть и лакомство – так перемешались у него в голове, что он бежал все быстрее и посмеивался, представляя жалкое выражение лица барона и его людей, возвращающихся в замок Вез не солоно хлебавши, и свою собственную физиономию, когда он плотно закроет дверь, нальет стакан вина и – один за столом – примется за окорок… как из него под ножом, вонзающимся уже третий или четвертый раз, будет течь ароматный кровянистый сок.

Насколько мог судить Тибо, лань побежала по направлению к мосту через речку Урк, между Норуа и Тресной.

Во времена, когда происходили эти события, с одного берега на другой был перекинут всего один мост, состоящий из двух брусьев и нескольких досок.

Речка была полноводной и очень быстрой, и Тибо подумал, что лань вряд ли решится перейти ее вброд. Поэтому он притаился за скалой рядом с мостом и стал ждать.

Вскоре в десяти шагах он неожиданно увидел грациозно поднятую головку лани, которая поводила ушами, надеясь в порыве ветра расслышать шум, производимый ее врагами.

Тибо, очень взволнованный этим неожиданным появлением, поднялся из-за камня, перехватил рогатину поудобнее и метнул ее в животное.

Лань прыгнула так, что оказалась на середине моста, при втором прыжке ее вынесло на противоположный берег, прыгнув третий раз, она скрылась с глаз Тибо.

Рогатина пролетела по меньшей мере в футе от животного и застряла в траве в пятнадцати шагах от Тибо.

Никогда еще он не был так неловок – Тибо, участник Тур де Франс, всегда абсолютно уверенный в своем броске!

И тогда в бессильной ярости на самого себя он выдернул рогатину из земли и стремительно промчался по мосту, где только что пробежала лань.

Тибо знал окрестности так же хорошо, как и лань. Он бросился вперед и устроил засаду за буком на середине косогора, неподалеку от едва заметной тропинки.

На этот раз лань пробежала настолько близко, что у Тибо мелькнула мысль, не уложить ли животное ударом рогатины, вместо того чтобы метать ее.

Он колебался не дольше блеснувшей молнии, но даже молния не могла опередить лань; когда она была уже в двадцати шагах от Тибо, он метнул рогатину, но, как и в первый раз, удача не улыбнулась ему.

Между тем он слышал все приближающийся лай собак и чувствовал, что пройди еще несколько минут, и ему не удастся осуществить свой план.

К чести Тибо следует сказать, что его упорство в достижении цели возрастало по мере увеличения трудностей.

– И все-таки она мне нужна! – воскликнул он. – Да! И если Господь Бог благоволит к бедным людям, я возьму верх над этим баронишкой, который побил меня как собаку, а ведь я как-никак человек и готов это доказать.

Тибо поднял рогатину и снова пустился бежать. Но, похоже, Господь Бог, к которому он взывал, либо не услышал его, либо хотел испытать до конца, ибо и третья попытка – как и две первые – не увенчалась успехом.

– Разрази тебя гром! – закричал Тибо. – Похоже, Господь Бог меня не слышит. Хорошо же, пусть тогда черт повернется ко мне и услышит меня! Именем Бога или черта, но я заполучу тебя, проклятое животное!

Не успел еще Тибо произнести это двойное поношение, как лань повернула назад, пробежала мимо него в четвертый раз и скрылась в кустах. Это появление было столь быстрым и внезапным, что он не успел даже поднять рогатину.

В это время лай собак раздался так близко, что Тибо счел неразумным продолжать преследование. Он осмотрелся, увидел дуб с густой листвой, забросил рогатину в кусты, взобрался на дерево и притаился среди ветвей.

Он не без основания полагал, что если лань побежит дальше, то охотникам не останется иного выхода, как, преследуя животное, сделать небольшой крюк.

Собаки до сих пор шли по следу. Несмотря на ухищрения лани, они не должны были сбиться и здесь.

Тибо не просидел на ветке и пяти минут, как показались собаки, а за ними барон Жан, который, несмотря на свои пятьдесят пять лет, возглавлял охоту словно двадцатилетний.

Но только сеньор Жан был в такой ярости, что мы даже не предпримем попытки ее описать. Потерять четыре часа на какую-то несчастную лань и до сих пор видеть перед собой ее копыта! Никогда ранее с ним не случалось ничего подобного.

Он бранил своих людей, он стегал собак и так разодрал шпорами живот лошади, что сочившаяся кровь окрасила в красноватый цвет плотный слой грязи на его гетрах.

Разве что когда охота приблизилась к мосту через речку Урк, барон на какое-то мгновение испытал облегчение: свора шла по следу так плотно, что, когда пересекала мост, хватило бы свисавшего с крупа лошади плаща обер-егермейстера, чтобы накрыть ее полностью.

К несчастью, радость сеньора Жана длилась недолго.

Внезапно, как раз под деревом, на котором засел Тибо, собаки, до этого закатившие такой концерт, что слух барона тешился все больше и больше, как по мановению волшебной палочки потеряли след и мгновенно смолкли.

Тогда Маркотт по приказу хозяина спешился и попытался его разглядеть. Доезжачие присоединились к нему, но поиски были напрасными.

Ангульван, который по-прежнему считал, что нужно дать сигнал и продолжать преследование, подошел к остальным.

Подбадривая криками собак, искали все. И тут, перекрывая шум, раздался громоподобный голос барона.

– Ко всем чертям! – вопил он. – Что, собаки провалились сквозь землю, Маркотт?

– Нет, ваша светлость, вот они. Но здесь след обрывается.

– Как это «след обрывается?» – закричал барон.

– Не знаю, ваша светлость! Я ничего не понимаю, но это так.

– След обрывается? – стоял на своем барон. – След обрывается здесь, в лесу, где нет ни ручья, куда зверь мог ступить, ни скалы, на которую он мог взобраться! Ты сошел с ума, Маркотт!

– Я сошел с ума?

– Да, ты сошел с ума, и это так же верно, как и то, что это не собаки, а старые клячи!

Обычно Маркотт с редким терпением сносил оскорбления, на которые барон был щедр в критические моменты охоты. Но то, что он назвал его собак старыми клячами, вывело доезжачего из себя, и он, выпрямившись во весь рост, пылко воскликнул:

– Как, монсеньор! Старые клячи? Мои собаки – клячи? Те, которые загнали матерого волка после столь ожесточенной погони, что пала даже ваша лучшая лошадь! Мои собаки – старые клячи?

– Да, старые клячи, повторяю еще раз, Маркотт. Только старые клячи могут выбиться из сил спустя несколько часов охоты на лань.