Кристофер Мур - Грязная работа

Мэдилин снова поговорила со старшей дочерью по уголку одеяла, пока Чарли доставал коробку. Та была плетеная, и даже снаружи он видел в ней красное сияние. Из коробки он достал подушечку красного бархата, отделанную полосками из настоящего серебра, и показал Мэдилин.

Та в ответ подняла большой палец. Тут вернулась сиделка с тарелкой сыра и крекеров.

— Это моя старшая дочь, — объяснила Мэдилин сиделке, прижав к груди угол одеяла, чтоб дочь не услышала. — Батюшки, да это сыр?

Сиделка кивнула:

— С крекерами.

— Я тебе перезвоню, милая. Сэлли принесла сыру, а я не хочу быть невежливой. — Она повесила одеяло и позволила Сэлли покормить себя кусочками сыра и крекеров. — По-моему, в жизни сыра вкуснее не ела, — сказала Мэдилин.

Лицо у нее при этом было такое, что Чарли понял: это и впрямь был самый вкусный сыр в ее жизни. Всем своим телом до последней унции еще живого веса Мэдилин наслаждалась этими ломтиками чеддера и, жуя, постанывала от удовольствия.

— Хочешь сыру, Чарли? — спросила она, окатив сиделку шрапнелью непрожеванных крекеров, и женщина повернулась к углу, где стоял Чарли.

Подушечку он уже надежно упрятал во внутренний карман пиджака.

— Ой, ты его не увидишь, Сэлли, — сказала Мэдилин, постукав сиделку по руке. — Но он симпатичный, мерзавец. Хотя тощенький. — Затем обратилась к Сэлли, но как-то слишком уж громко, чтоб и Чарли расслышал: — А то без сыра ему пиндыр. — И она расхохоталась, снова забрызгав сиделку.

Сэлли тоже рассмеялась, стараясь не выронить тарелку.

— Что она сказала? — донеслось из коридора.

Вошли двое сыновей и дочь — сначала они досадовали на то, что услышали, но затем посмеялись вместе с сиделкой и матерью.

— Я говорю, сыр вкусный, — ответила Мэдилин.

— Это правда, мама, — сказала дочь.

Чарли стоял в углу и смотрел, как они едят сыр, смеются, и думал: «Вот про это надо было написать в книге».

Он смотрел, как они помогают ей с подкладным судном, поят ее, вытирают лицо влажной салфеткой, он видел, как она прикусывает эту салфетку, — точно так же полотенце кусала Софи, когда он ее умывал. Старшая дочь, скончавшаяся, как выяснил Чарли, некоторое время назад, звонила еще трижды: один раз по собачке и дважды по подушке. К обеду Мэдилин устала и уснула, а где-то через полчаса начала задыхаться, потом прекратила, потом не дышала целую минуту, потом глубоко вздохнула, потом нет.

И Чарли выскользнул из комнаты с ее душой в кармане.

Смерть Мэдилин Олби потрясла Чарли. Вернее, не столько сама ее кончина, сколько жизнь, которую он видел в старухе всего за несколько минут до смерти. Он думал:

«Если для того, чтобы из последних своих мгновений извлечь жизнь, нужно глядеть Смерти в глаза, то кому это делать, как не брадобрею Жнеца?». [39] Парафраз строки из трагедии Уильяма Шекспира «Юлий Цезарь», III, 1. пер. М. Зенкевича.

— Сыра в книге не было, — сказал он Софи, выкатывая ее из лавки в новой гоночной коляске. Агрегат походил на помесь люльки и велосипеда из углеродного волокна — в результате на нем можно было ездить на экскурсии в «Купол грома», [40] «Купол грома» — стальная клетка-арена из фильма австралийских режиссеров Джорджа Миллера и Джорджа Огилви «Безумный Макс за Куполом грома» (1985). но он был крепок, легкотолкаем, а малышку надежно обволакивала алюминиевая рама. Надевать шлем на дочь он не стал — из-за сыра. Он хотел, чтобы малютка озиралась — видела мир вокруг, была в нем.

Когда Мэдилин Олби всем своим телом впитывала сыр, словно то был первый и лучший кусок в жизни, Чарли осознал: сам он никогда не пробовал ни сыра, ни крекеров, ни жизни. И ему не хотелось, чтобы дочь выросла такой же. Накануне вечером он переселил Софи в отдельную комнату — в ту свободную спальню, которую Рэчел украсила, нарисовав на потолке облака; по этому небу летел счастливый воздушный шар со счастливыми друзьями-зверюшками в корзине. Спал Чарли не очень хорошо — пять раз за ночь вставал проверять, как малютка, и всякий раз видел, что спит она безмятежно. А сам он вполне готов был не сомкнуть глаз, только бы дочь шла по жизни без его страхов и запретов. Лучше, если Софи в полной мере распробует весь сыр жизни.

Они гуляли по Северному пляжу. Чарли остановился купить себе кофе, а ей яблочный сок. Они съели громадную печенюху с арахисовым маслом, одну на двоих, и за ними по тротуару увязалась толпа голубей, устроившая целое пиршество на реке крошек, что лилась из коляски. В барах и кафе телевизоры показывали чемпионат мира по футболу, люди вываливали на улицы, смотрели матч, радовались, кричали, обнимались, ругались и вообще всячески излучали волны ликования и уныния в компании новых компаньонов, что со всего мира съехались в этот квартал к американским итальянцам. Софи улюлюкала вместе с болельщиками и визжала от счастья, потому что счастливы были они. Когда же толпа унывала — если не проходил пас или назначался штрафной, — Софи огорчалась и смотрела на папу, чтобы тот все исправил и все снова стали счастливы.

И папа исправлял, поскольку через несколько секунд все опять орали от восторга. Какой-то высокий немец научил Софи петь «Гооооооооооооооооооооол!», совсем как спортивный комментатор, и репетировал с ней, пока не добился полного пятисекундного сустейна.

Три квартала спустя Софи все еще закрепляла навык, и Чарли приходилось пожимать плечами перед смятенными зеваками, словно бы говоря: «Ну что тут сделаешь, если ребенок у меня футбольный фанат».

Приблизилось время сна, и Чарли развернул коляску и направился через парк на Вашингтон-сквер: люди там читали и нежились в тенечке, парень играл на гитаре и за мелочь пел песни Дилана, два белых растамана пинали друг другу «хэки-сэк» [41] «Хэки-сэк» — небольшой матерчатый мешок или мяч с наполнителем (традиционно — бобами), используется для игры в футбэг. — в общем, народ славно проводил безветренный летний день. Чарли заметил, как из-за стриженых кустов, отгородивших забитую Коламбус-авеню, украдкой вылез черный котенок — кажется, шел по следу дикой обертки от «Макмаффина». Чарли показал котенка Софи:

— Смотри, Софи, киска. — Чарли еще не отошел после кончины таракана Медведя.

Может, сегодня съездит в зоомагазин и купит Софи нового друга.

Софи завопила от восторга и показала на котенка.

— Можешь сказать «киска»? — спросил Чарли.

Софи ткнула ручкой в ту сторону и слюняво ухмыльнулась.

— Хочешь себе киску? Софи, скажи: «Киска».

Софи показала на котенка.

— Киска, — послушно сказала она.

Котенок рухнул наземь. Замертво.

— «Свежая музыка», — ответил Мятник Свеж.

Голос его походил на переливы бас-саксофона в кул-джазе.