Стивен Кинг - Игра Джеральда

Она уже почти решила, что то, что она ищет на полке, соскользнуло вглубь — когда наконец-то притронулась к рекламной карточке — Джесси зажала ее между указательным и средним пальцами правой руки и, осторожно приподняв, потянула с полки вниз и с удивлением уставилась на нее.

Карточка была ярко-алой, слова текста располагались вперемешку с цветным конфетти и серпантином.

«Ньюсуик» отмечал БОЛЬШОЙ-БОЛЬШОЙ ПРАЗДНИК.

Те же слова были написаны и на карточке, которая хотела, чтобы Джесси присоединилась к ним. Журналисты, работающие в «Ньюсуик», будет держать ее в курсе событий, происходящих в мире, познакомят с тайной стороной жизни политических лидеров и предложат ей обширный обзор политических, культурных и спортивных новостей. Хотя там и не было сказано об этом напрямую, но карточка достаточно ясно намекала, что «Ньюсуик» поможет Джесси объять весь Космос. Кроме того, эти сумасшедшие из отдела подписки «Ньюсуик» делали настолько необычное предложение, что оно могло заставить вас ужасаться, а голову — взорваться: если она использует ИМЕННО ЭТУ КАРТОЧКУ, чтобы подписаться на «Ньюсуик» на три года, то будет получать каждый номер НАПОЛОВИНУ ДЕШЕВЛЕ, ЧЕМ В РОЗНИЧНОЙ ПРОДАЖЕ! Разве проблема в деньгах? Вовсе нет! Она заплатит позже.

«Интересно, есть ли у них служба по доставке журналов прямо в постель, обслуживающая прикованных наручниками дамочек, — подумала Джесси. — Да еще чтобы Джордж Вилл или Джейн Брайан Куинн, или один из стареющих придурков переворачивал мне страницы — видите ли, в наручниках делать это чертовски трудно и неудобно».

Однако под сарказмом скрывалось странное нервное изумление, казалось, что она просто не могла оторваться от алой карточки, приглашающей присоединиться к ним, от пустых линий, куда ей следовало вписать свой адрес и имя. «Всю жизнь я страдала от подобных карточек — особенно когда мне приходилось наклоняться и подбирать одну из этих проклятых вещей и думать, что тебя считают мусоросборщиком — даже не предполагая, что однажды мой здравый рассудок и даже моя жизнь будут зависеть от них».

Ее жизнь? Неужели такое возможно? Неужели она действительно принимает такую ужасную мысль в расчет? Неохотно, но Джесси все же верила в возможность такого исхода. Она могла пробыть здесь очень долго, прежде чем кто-нибудь обнаружит ее, и, конечно же, она считала вполне допустимым и возможным, что состояние жизни или смерти будет зависеть от одного единственного глотка воды. Эта мысль была сюрреалистичной, но она уже не казалась абсолютно смешной или странной.

«Все, как и раньше, милая: тише едешь — дальше будешь».

Да… но кто же поверит, что конечный пункт находится в такой глуши.

Она действовала медленно и осторожно, с облегчением поняв, что манипулировать такой карточкой одной рукой не так уж и трудно. Частично из-за того, что та была шесть дюймов на четыре — как две игральные карты, приложенные одна к другой, но в основном потому, что Джесси не пыталась производить с ней никаких особенно трудных фокусов.

Джесси зажала карточку между указательным и средним пальцами и стала скатывать ее у трубочку. Сгибы были неровными, но никто ведь не придет проверять ее работу.

Зажав алую карточку поплотнее между двумя пальцами, Джесси завернула еще полдюйма. На это у нее ушло почти три минуты. Когда она проделала свою работу до конца, то получилось нечто, напоминающее бомбометатель, неуклюже завернутый в веселенькую алую обертку.

Конечно, если немного напрячь воображение.

Джесси засунула это в рот, пытаясь плотно обхватить зубами скрученную карточку. Когда она достаточно плотно зажала ее, то снова возобновила поиски стакана.

«Будь осторожна, Джесси. Не испорть все ненужной поспешностью».

«Спасибо за совет. А также за идею. Это было великолепно — я действительно так считаю. Теперь, однако, мне бы хотелось, чтобы ты заткнулась, пока я сделаю свое дело. Согласна?»

Когда ее пальцы прикоснулись к гладкой поверхности стакана, Джесси обвила его с такой нежностью и осторожностью, с какой юный любовник обнимает свою возлюбленную в первый раз.

Захватить стакан в его новом положении было простым делом. Джесси сняла его с полки и подняла на максимальную высоту, которую позволяла длина цепочки. Последние кусочки льда совсем растаяли; все идет своим чередом, несмотря на то, что ее чувства замерли и время для нее остановилось, когда собака появилась впервые. Но она не думала о собаке. Действительно, она трудилась не покладая рук, уверяя себя, что здесь вообще никогда не было никакой собаки.

«Ты ведь прекрасно умеешь убеждать себя, что ничего не произошло, ведь так, малышок-голышок?»

«Эй, Руфь, я пытаюсь держать себя в руках, так же как и стакан, разве ты не видишь этого? Если кое-какое заигрывание помогает мне в этом, то почему бы и не воспользоваться этим? Помолчи немного, хорошо? Отдохни, не мешай мне делать мое дело».

Однако у Руфи не было ни малейшего желания отдыхать. «Заткнуться? — удивилась она. — Вы только послушайте, как она со мной разговаривает! Ты прекрасно умеешь затыкать рот, Джесси, — помнишь ту ночь в общежитии, когда мы вернулись после твоего первого и последнего посещения кружка женского самосознания?»

«Я не хочу помнить, Руфь».

«Ну, конечно, не хочешь, поэтому я напомню нам обеим, договорились? Ты все время твердила, что эта девушка со шрамами на груди выбила тебя из колеи, только она и ничего больше, а когда я попыталась напомнить тебе о сказанном тобой в кухне — о том, как ты и твой отец остались одни в том домике на Черном озере в 1963 году, когда погасло солнце и как он сделал с тобой кое-что — тогда ты тоже приказала мне заткнуться. А когда я не сделала этого, то попыталась ударить меня. А когда я все-таки не замолчала, ты схватила пальто, выбежала и где-то провела всю ночь — возможно, в домишке Сюзи Тиммел около реки, который мы называли Отель Сюзи. А к концу недели ты нашла каких-то девушек, снимавших квартиру в центре и подыскивавших себе еще одну компаньонку. Все произошло так быстро… но ты всегда делала все быстро, когда принимала какое-то решение, Джесс. И, как я уже сказала, ты прекрасно умела затыкать рты».

— Зат…

«Вот! А что я тебе говорила?»

— Оставь меня в покое!

«О, это мне тоже отлично знакомо. Знаешь, что для меня было самым обидным, Джесси? Исчезло доверие — я знала это уже тогда, и в том, что ты ушла, не было ничего личного, просто ты не могла доверять кому-либо, кто знал о том, что случилось в тот день, даже себе самой. Обидно было то, что я знала, насколько близко ты подошла тогда, в кухне, к тому, чтобы выплеснуть из себя все. Мы сидели, обнявшись и прислонившись спинами к двери, и ты начала говорить. Ты сказала: „Я не могла рассказать об этом, это убило бы мою маму, а если бы и нет, то она ушла бы от него, а я любила его. Мы всё любили его, мы все нуждались в нем, они могли обвинить меня, а он, в общем-то, и не сделал ничего по-настоящему“. Я спросила тебя, кто не сделал ничего, ответ вырвался из тебя настолько быстро, как будто все последние девять лет ты только и ждала этого вопроса. „Мой отец, — сказала ты. — Мы были на Черном озере в тот день, когда погасло солнце“. Ты рассказала бы мне все — я знаю это — но именно тогда вышла эта чертова сучка и спросила: „С ней все в порядке?“ Как будто ты выглядела ненормальной. Господи, как невероятно тупы бывают люди. Они считают, что для того, чтобы говорить, необходимо иметь письменное разрешение с печатью, а пока ты не пройдешь свой Разговорный Тест, то должен оставаться немым. Но на самом-то деле все это не так. При ее появлении ты закрылась, как створки раковины. И я ничего не могла поделать, чтобы раскрыть тебя снова, хотя одному Богу известно, как я старалась».