Рене Маори - Темные зеркала. Том второй

На дорожке появилась дама в шляпке. Издали она показалась мне совсем юной, но при ближайшем рассмотрении малышке оказалось никак не менее семидесяти лет.

– Вы ожидаете Роз? – сочувственно спросила она. – А кто вы будете?

Узнав, что родственник, старушка принялась изливать на меня потоки информации, сразу переварить которую не смог бы даже Юлий Цезарь. Основное, что мне удалось понять – это то, что Роз исчезла две недели назад. Как об этом узнали? Бедный-бедный разносчик пиццы. Он долго звонил в дверь. Потом слегка толкнул ее, и дверь открылась. Однако на его призывы никто не отозвался. Тогда парень, совсем еще дитя, позволил себе сделать несколько шагов по коридору и тут в холле возле самой лестницы обнаружил распростертое тело хозяйки в розовом купальном халате. Зажмурившись, чтобы ненароком не глянуть в лицо трупа, разносчик выскочил наружу и тут дал волю обуревавшим его чувствам. На его вопли, которым могла бы позавидовать полицейская сирена, выскочили люди из соседних домов. Естественно, ворвались в дом и обнаружили купальный халат, хозяйка которого в нем не присутствовала. Он просто валялся на полу брошенный и сиротливый. И тогда все вспомнили, что, действительно, несколько дней как не видели Роз. И все эти дни в доме стояла непонятная тишина.

– Ключик в двери торчал. Я заперла дверь и ключик прибрала. Мало ли что. Говорили, она нашла работу в городе. И слава богу, слава богу! А-то ведь, бывало, какой шум тут стоял. И странный шум. Здесь собирались подозрительные люди, что-то вроде секты. Мой муж говорил, что это похоже на театральную репетицию. А он в этом разбирался. Всю жизнь проработал билетером в театре. Но, актеры, рано или поздно, дают представления, не так ли? Нет-нет, это было что-то другое. Опасное.

Она выдала мне ключ, продолжая что-то еще говорить. Но я уже перестал воспринимать ее инсинуации. Таковы особенности моего сознания – не могу долго выслушивать рассуждения об одном и том же. Отключаюсь. Старушка, однако, этого не замечала. И сопроводила меня до самой двери. А на пороге сказала:

– Если что понадобится, я здесь – рядом. Стукните в окошко.

Я шагнул в темное нутро дома, и тут же почувствовал себя отрезанным от всего мира. Всюду царил порядок, если не обращать внимания на ровный слой пыли, еще тонкий, но уже заметный. Да в кухне на столе стояла чашка с заплесневевшими остатками кофе. Да в гостиной на стуле висел небрежно наброшенный купальный халат.

Я обошел весь дом. Было настолько тихо, что мои шаги звучали подобно шагам командора. В пустоте комнат я казался себе необыкновенно высоким и целеустремленным. Со мной такое случалось. Это ощущение иногда появлялось в музеях или на открытых площадях и, как я теперь понял, было как-то связано с отсутствием людей. Значит, я ошибался, думая, что значимость мне придает открытое пространство. Пустота – да. Главное, чтобы никого не было.

Странно, прошло только две недели, а воздух уже успел застояться, задохнуться. В запахе пыли я различал ароматы склепа. Хотя, вполне возможно, что это было лишь иллюзией – созданием моих напряженных нервов. Я распахнул все окна, и стало немного легче. И еще, мне резал глаза этот безупречный порядок. Если не считать вонючей чашки в кухне и халата, – все было на местах. И эта несвойственная Роз аккуратность тревожила больше всего. Я почему-то подумал, что в последние дни Роз жила уединенно, никого не принимая. Значит, она разогнала всех психов. Соседка что-то такое говорила? Правильно, она говорила, что незадолго до отъезда Роз нашла какую-то работу в городе. То ли в клинике, то ли неизвестно где... Только разве она сказала – "отъезд"? или "исчезновение"? Роз редко появлялась дома, и еще "теперь здесь тихо". Тихо! Никого больше нет. Группы не собираются. Потому что Роз занята? А может быть, она давно исчезла? Кто же тогда заказал пиццу? Конечно, она просто переехала в город. Навела в доме порядок и уехала. Работать в клинике. Немного не вписывались в концепцию незапертая дверь с торчащим изнутри ключом и брошенный у лестницы халат. Что за спешка? И чего я вообще привязался к этому халату? К сожалению, я не был знаком с гардеробом Роз, иначе можно было бы определить, что именно она взяла с собой.

В кабинете все оставалось по-прежнему. Ряды картонных папок в шкафу, на корешке каждой – имя.

Это были записи, тесты, заключения. Терминология психологов напоминает код. Могу сознаться, что я в этом ничего не понимаю. Кому станет легче, если он узнает к какому психотипу относится. И что за радость, после очередного теста всплескивать руками и с гордостью восклицать: "Ах! Вот, оказывается, какой я!" Словно бы до этого ничего о себе не знал. И если уж так хочется узнать о себе все, то зачем же скрывать собственное имя? Для интриги?

А все пациенты Роз делали именно это – назывались какой-нибудь придуманной кличкой. Поэтому Роз чаще всего даже не знала, с кем имеет дело. Хотя нет, она, может быть, и знала. Но мне от этого было не легче. Что делать, когда Джим вовсе не Джим, какой-нибудь Холодок невесть какого пола, а Франц Фердинанд и вовсе женщина? Даже ее романтические партнеры носили какие-то собачьи клички. Впрочем, чему удивляться, ухажеры тоже воспитывались в психологических группах преподобной Роз Витан.

Поэтому я решил, что даже если в папках скрываются какие-то номера телефонов или адреса, – оставить их на потом.

Был еще огромный коричневый стол с двумя тумбами. За дверцей скрывалась пишущая машинка "Оптима" и пачка бумаги. Очень странно, тем более что в углу стоял компьютер с принтером. Наверное, это очень стильно, пользоваться устаревшей аппаратурой. Приходит к тебе пациент, нервничает, оглядывается по сторонам, и вдруг видит пишущую машинку. А... вот как, значит – он попал к консервативному доктору. Значит, можно ему... ей доверять. Неисповедимы пути психолога.

Я вдруг понял, что каждая деталь кабинета продумана до мелочей. И тяжелые коричневые портьеры, из-за которых невзначай пробивается зеленый простор, и картинки на стенах. Вот эта, например, изображает пасущийся табун лошадей. Висит как раз напротив окна, и тоже являет собой окно, открытое навстречу голубому небу и зеленой траве.

Вторая тумба состояла из четырех ящиков. Первые три были набиты счетами, сломанными ручками, обгрызенными карандашами и прочей ерундой. Я знал, что мне придется еще перебирать эту мелочь в поисках какой-то зацепки, но предпочитал надеяться, что до этого все же не дойдет. В нижнем ящике я обнаружил толстую тетрадь в глянцевом синем переплете, украшенном солнышком, и маленькую черную записную книжку. Тетрадь оказалась дневником. Это я сразу понял, лишь открыв ее. Ненавижу дневники. Подобное жизнеописание кажется мне насильственным актом. Стоит взять в руки толстенькую пеструю тетрадку, как сразу начинаешь представлять себе усредненного человека с усредненно-важными и умными мыслями, понятными только самому бытописателю. Ошибается тот, кто ищет в девичьем дневнике благоухание наивности и непорочности. Такому романтику долго придется продираться через нагромождение пошлостей и банальностей, сдобренных перлами ужасающей поэзии, собранной невесть где. Конечно, в дневнике Роз можно было бы найти и какие-нибудь ответы, но читать все это...