Рене Маори - Темные зеркала. Том второй

Макс помнил и эту даму, и эту фразу.

“Хорошо, что я не вляпался еще и в эту историю, – подумал он. – Ведь она сейчас говорит о Вере, которая настойчиво предлагала мне свою помощь и дружбу. Помощь и дружбу. Против кого дружить будем?”

Маргарита продолжала:

– Смотри, что получается, – изменили нам обоим. Тебе со мной, а мне с тобой. Верно? Мы в равном положении. Допустим, что в равном. Среди нас двоих нет такого, кого бы предпочли другому. Или обоих?

– Мне надоело сидеть, – сказал Макс. – Давай погуляем.

Это была не очень хорошая мысль – пройтись среди ночи по криминальному району, где и фонари-то горели через один, но Маргарита охотно согласилась, лишний раз доказывая, что не боится никого и ничего. Словно была надежно защищена от любых напастей.

Исподволь зрело в нем желание отдаться на волю волн, а там будь что будет – найдутся другие виноватые. Главное, чтобы он не был виноват. В крайнем случае, все можно будет списать на то, что его околдовали. А сейчас, кто сильнее, тот пусть и тащит. Наступит момент – он сумеет оправдаться перед всеми.

– Ты собираешься предать меня? – вдруг спросила Маргарита. – Рано, ведь мы еще даже не партнеры. Но, бог с тобой, я могу многое вытянуть на себе. Я привыкла.

Если бы Макс в этот момент взглянул на нее, то, может быть, увидел бы, что сказано это только для того, чтобы опередить события. Для того, чтобы потом можно было сказать: “Ну и что ж. Я и не строила никаких планов, я знала, что так и будет”. Это был наработанный прием, за которым стояла давняя привычка получать от людей лишь разочарования и удары и умение встретить их прежде, чем они будут нанесены. Но, Максу показалось, что она прочитала его мысли, и он слабо запротестовал:

– С чего ты взяла? – он совершенно точно при этом знал, что было с чего. На душе появился неприятный осадок – он чувствовал себя виноватым, что совсем не входило в его планы. В планы бесстрашного борца за свое счастье.

Они шли по дороге, залитой ярко-оранжевым светом, но вдруг, не сговариваясь, свернули вглубь квартала.

– Смотри, осень, – сказал Макс, указывая на высокое дерево, чьи только что распустившиеся листья горели всеми оттенками осени под освещавшим их оранжевым фонарем. – И вправду, осень, – согласилась Маргарита. – А еще хочу тебя обрадовать – вон там уже зима.

Дерево, стоящее неподалеку, было высохшим – ни один листок не сохранился на его корявых ветках. А фонарь под ним – белый – лампа дневного света старого образца. Голые белые сучья, покрытые изморозью.

– Что же это получается, если мы пойдем дальше – то увидим весь год? Двенадцать месяцев собрались сегодня вместе?

– Я знаю, почему, – ответила Маргарита, – время сжалось в комок, чтобы мы успели решить то, что решается долго.

И они вошли под деревья и оказались на темной-темной тропинке. С одной стороны ее возвышалась насыпь, вся поросшая кустарниками, а с другой – жались друг к другу серебристые частные гаражи.

– За этими гаражами вечно находят трупы, – вяло сообщила Маргарита, – не удивительно, здесь пахнет смертью.

Словно отвечая ей, неожиданный луч света прорвался сквозь спутанность ветвей и высветил написанную на стене гаража, пугающую надпись: “Жива!”

– Это машина проехала, – отшатнувшись, пробормотал Макс. – Я и забыл, что рядом дорога, а вокруг дома. Мне казалось, что только мы одни и остались.

И они вошли обратно в весну, не зная еще, что предстоит долгий путь в лето.

– Я думаю, еще пара дней, и твой портрет уже можно будет считать законченным. Сегодня пишем часов до двенадцати – пока солнце в комнате. А потом набросаю несколько мазков попозже вечером. Ты как, готова к работе? Я был прав, что упросил тебя не красить волосы. У тебя сейчас такой интересный импрессионистский вид. Тебе ведь и раньше говорили, что ты похожа на даму с портретов Ренуара. Надеюсь, что это не стремление соответствовать понравившимся образцам, а твой собственный стиль? Я же помню, что и твое жилище было пропитано этаким ароматом Серебряного века. Время там текло само по себе, занавески всегда задернуты и включен свет. И только ночью ты открывала окна и впускала неверный свет луны. Я знаю, ты сейчас скажешь, что просто квартира была в первом этаже, что с улицы можно было увидеть всю ее насквозь. Что ты не любишь жить на базарной площади. Вот так. Романтика вновь отравлена прагматизмом.

Кстати, я постоянно замечаю за собой некоторую странность. Я вижу только окружающие меня стены, но с трудом запоминаю лицо знакомого человека и даже не могу узнать его на улице. Зато какую-нибудь глупую деталь обстановки помню годами. И если замечаю в знакомой комнате какие-либо изменения, то чувствую себя обиженным. Однажды пришел в новую квартиру друга и увидел, что это уже другой человек, а вовсе не тот, которого я знал. И понял, что он мне неинтересен. Как ты думаешь, что – мои привязанности сродни кошачьим? И о тебе тогда я тоже думал, что ты должна навсегда остаться в этой голубой свежеотремонтированной спальне с запахом краски, освещенная луной. А я должен сидеть вот так, на краешке кровати и рассказывать истории про листья и цветы. Лилии, розы, фиалки...

Лилии, розы, фиалки.

Это была его любимейшая теория. Он не помнил, откуда она пришла, но благодаря ей родилась серия графических работ “Цветы”, из которых выделялась особенно одна – “Запах лепестка белой лилии”.

В тот вечер он решил подарить ее Маргарите по одной простой причине. Он чувствовал себя обесцененным всей этой историей. Ему необходимо было доказать свое несомненное превосходство, хотя бы в тех вещах, в которых он действительно превосходил ее.

– Лилии, – говорил он, – лилии – это совсем никакая не невинность. Хотя в классическом понимании они символизируют чистоту и непорочность. Мы не приписываем этот цветок маленькой девочке, так ведь? Маленькую девочку мы сравним с простенькой ромашкой. А лилию – лилию мы отдадим вполне созревшей девице, которая еще невинна в чисто физическом смысле, но уже обуреваема, разъедаема страстями и желаниями. Пусть еще туманными и несформированными, но известными. Лилия – символ непорочности, но лишь физической, за которой маячит явное желание с этой непорочностью расстаться.

А этот запах! Запах, который может свести с ума за одну только ночь. Неприлично иметь такой запах. Конечно, линии самого цветка строгие, готические и не такие вульгарные и пошлые как у розы. Но, мне кажется, что за чистотой и строгостью форм прячется извращенность и надуманность. Это – непорочность, которая еще не успела.

Он указал на картинку. Вот в этом все. Иногда я думаю, что это лучшее, на что меня хватило. И еще мне хочется, чтобы это лучшее хранилось у тебя. Не знаю почему, но мне кажется, что все растеряется, исчезнет. Я безалаберный человек и не смогу сохранить... – Сохранить, – задумчиво повторила Маргарита. – Я сохраню это в большей степени, чем ты даже рассчитываешь. Я напишу стихи.