Кэт Ричардсон - Полтергейст

Мне не нравилось, что мое расследование идет параллельно с делом об убийстве. Наверное, Солис тоже был не в восторге от моего присутствия. Случайные обрывки разговоров подталкивали меня к поиску убийцы куда верней, чем если бы я специально этим занималась. Меня раздражали эти разрозненные крупицы информации, из которых ничего нельзя было слепить. Хотела бы я передать все данные Солису и объявить дело закрытым. Я спросила себя, не рассказать ли ему о броши. Брошь принадлежала Каре, а та сама призналась, что оставила ее у Марка в день, когда его убили. Значит, Кара и есть та загадочная незнакомка, побывавшая в постели Марка, хотя она и не сказала об этом напрямую, и Солис наверняка захочет об этом узнать. Разумеется, он узнает о броши, допросив членов группы — кто-нибудь да проболтается о столь поразительном событии, — но я гадала, не сообщить ли пораньше. Возможно, тогда он наконец арестует преступника, и мне не придется больше ломать голову над этим делом.

Проблема заключалась в том, что я собственными глазами видела, как брошь появилась из воздуха, а это значило, что Селия брала ее с собой во Мглу. Взяла ли она брошь из квартиры Марка или из другого места? В голове крутилась тревожная мысль: если призрак настолько злобен, что может порезать человека брошью, и настолько силен, что заставляет стол пуститься вскачь по комнате и угрожает людям, он вполне способен и на вещи похуже. Я должна была выяснить, причастен ли призрак к смерти Марка.

Я понимала, что от Селии я вряд ли добьюсь ответов, а альтернатива меня не устраивала. Нет ничего хуже, чем просить вампиров об одолжении, пусть даже одолжение ответное. Я не испытывала ни малейшего желания связываться с их компашкой, если можно было обойтись без них, но в данном случае все шло к тому, что надо идти за помощью к Карлосу… Если я собиралась выяснить, каким образом Селия причастна к гибели Марка.

Сегодня я была в состоянии иметь дело разве что со стаканчиком йогурта. Голова никак не проходила, и я желала лишь одного: лечь и немного отдохнуть. Я покормила хорька и, заглотив побольше аспирина и запив его парой литров воды, устроилась на диване, глядя, как Хаос разрушает книжную полку, пока нас обеих не сморил сон.

К утру понедельника головная боль немного утихла, хотя проснулась я совершенно разбитой. Я тут же пожалела, что не напилась вчера — по крайней мере было бы не так обидно. Во время утренней пробежки я почему-то все время бежала в гору, а воздух казался густым и неприятным. Хаос, не желавшая, чтобы ее водворяли обратно в клетку, порадовала меня проявлением ярости, какую обычно можно увидеть только в дурацких японских мультфильмах, так что из дома я выходила, посмеиваясь.

Я подождала в канцелярии факультета психологии ТСУ, когда Дениз Франциско появится на работе. Она мельком взглянула на меня, а затем нырнула за стол, с глухим стуком швырнув на пол большую черную матерчатую сумку.

Она старалась не встречаться со мной взглядом.

— Така еще нет, — сказала Дениз. Она схватила со стола пузатую синюю кофейную кружку, куда поместился бы целый морж, и направилась к двери. Я последовала за ней.

— Я насмотрелась на доктора Такмана, спасибо, — сказала я. — Я пришла поговорить с вами.

Дениз опять была в своем стиле: короткая пышная юбка на пухлых бедрах, сверху — несколько чересчур облегающих топов, надетые один на другой под черной джинсовой курткой. Если бы не вишневого цвета мартинсы, она бы бежала вприпрыжку, но в высоких тяжеленных ботинках особо не побегаешь. Дениз юркнула в одну из дверей, как выяснилось, ведущую на кухню. Она схватила кофейник с подставки. В кружке захлюпала черная переваренная гуща, и Дениз громко и смачно выругалась.

— Тринадцать паралитиков и лесной огурец кобыле в зад! Какой олень выдул весь кофе?! Чтоб ему ежика против шерсти родить! Люди, вы отстой, слышите меня?! Отстой, О-Т-С-Т-О-Й! Не слипнется, а? Клизму бы вам от жадности, да побольше! У вонючего бомжа последнюю жеваную морковку отнимут!

Из глубины лабиринта кабинетов донесся чей-то голос:

— Давай, Фрэнки, жарь! Мне как раз надо размять пресс.

Она нагнулась — модная юбка задралась, открывая жесткую черную сеточку нижнего слоя, — и стала рыться в шкафчике под кофеваркой.

— Черт, — пробормотала она, — ореховый выпили. — Она выпрямилась и посмотрела на меня. — Кофе пьете?

Я прищурилась.

— Да.

Она сдвинула брови.

— «Старбакс»?

— Только если совсем прижмет.

— О чем вы хотели со мной поговорить?

— О проекте. Терри сказал, вы им занимались. Мне нужны подробности.

Она сунула мне свою огромную кружку.

— Принесете мне полную кружку орехового кофе, который не будет вонять сырой нефтью, — считайте, я ваша.

Я посмотрела на чашку и снова на Фрэнки.

— Нет.

Она надулась.

— Нет?.. А с какой стати мне с вами разговаривать, если вы не хотите мне помогать?

— Я просто сяду тут и буду смотреть, как вас плющит без кофе, пока вы не сдадитесь, и это не будет мне стоить ровным счетом ничего. А на то, чтобы наполнить эту переносную черную дыру, замаскированную под кружку, у меня уйдет двадцать долларов и полчаса времени, не говоря уже о затраченных нервах.

Фрэнки уставилась на меня. Она высунула кончик языка и поводила им по верхней губе, как змея, пробующая на вкус воздух. Затем надула щеки и развернулась, бросив:

— Сейчас вернусь.

Фрэнки исчезла за дверью, и вскоре до меня донесся веселый смех, а затем она возникла на пороге, неся наполовину заполненную кружку.

— Ладно, — объявила она. — Так и быть, уделю вам полчаса, каторга подождет. Если Так не заявится. — Она закатила глаза. — A-а, плевать. Пошли. Обратно в пыточную.

Фрэнки отхлебнула кофе и направилась в канцелярию, ведя меня на буксире.

— Похоже, вы не слишком любите свою работу, — рискнула я.

— Господи, а за что ее любить-то? — ответила она, скользнув обратно за стол. — Я здесь только из-за Такмана. Я была одной из его аспиранток в Вашингтонском университете. Представляете, заглядывала ему в рот, ловила каждое слово… Ну не дура, а? — Она отхлебывала кофе почти после каждой фразы. — В общем, когда Така выперли из университета, я как раз работала над диссертацией, вот и перевелась сюда, вслед за ним и его проектом. Я помогла оборудовать помещение и составить протоколы, до сих пор печатаю отчеты, но…

— Предсказуемо… Что «но»? — спросила я, перегнувшись через стойку.

— Как ни прискорбно, вскоре выяснилось, что доктор Гартнер Такман представляет собой особо скользкую разновидность растения хрен обыкновенный, произрастающую на самых топких болотах, среди островков гнилого, непомерно раздутого эго. Он — как бы помягче выразиться — лживый, беспринципный ублюдок, который ловко манипулирует людьми и пренебрегает собственными протоколами и правилами, чтобы достичь желаемого результата. Он и работу-то эту получил только благодаря наивности ТСУ. На него здесь смотрели сквозь розовые очки, в упор не замечая, что он считает их второ… нет! третьесортным заведением для испорченных маменькиных деток, слишком тупых, чтобы их приняли в «настоящий» колледж. Этот надутый индюк даже не понимает, как ему повезло, что никто не проболтался о том, почему Такман ушел из Вашингтонского университета.