Виталий Вавикин - Суккубус

Рем закрыл глаза. «Слишком много условностей. Слишком много вариантов. Если спрашивают, почему способность к соитию невозможна с какой-либо одной определенной женщиной, а с другой возможна, то это либо происки дьявола, либо Бог не допускает дьяволу воспрепятствовать соитию данной пары. Пути господни неисповедимы. Контрацептивы превращают современных людей в убийц. Extra de frigidis et maleficiatis. Бесполезно искать естественного объяснения деяний дьяволов. Ведь когда человек, одержимый нечистым духом, начнет говорить на непонятном языке, то нельзя считать это естественным явлением».

– Слишком много знаний, – прошептал Рем. – Слишком много учений и догм.

Голубое пламя окутало его мозг.

– Я люблю тебя, – сказало пламя и взорвалось тысячью искрящихся бликов.

«Бог любит нас. Бог ненавидит нас. Люцифер – зло. Звезды – свет. Люцифер – ангел утренней звезды. Снова неисповедимость. Дороги уходят за горизонт. Пути за незримость бессмертной души. Незнание – блаженство. Корни познаний уходят к Голгофе. Ад изнутри. Слезы на безупречных лицах. Любовь – распутство. Любовь – священное таинство».

Рем слышал, как в колонках автобуса играет какая-то современная песня. Еще одна драма на конвейере шоу бизнеса.

– Все умрут. Все, кого ты любишь, умрут.

В застоявшемся воздухе пахло потом и кровью. «Кровь – грех. Пот – жизнь». Девушка на соседнем кресле сонно зевала. У нее не было губ. Лишь только несколько рядов острых зубов. Мужчина рядом с ней спал, и с его длинных клыков капала слюна. Грудной ребенок люлюкал на руках матери, и его крохотные ручки были не руками, а уродливыми крабьими клешнями, такими же, как клешни его матери, которыми она освобождала из блузки свою грудь, чтобы накормить младенца. Ее большие коричневые соски выглядели самыми что ни на есть настоящими. Рем отвернулся. Козлиная физиономия смотрела на него, отражаясь в стекле, и лицо это принадлежало ему. «Нет! Ничего этого нет! Воздух невосприимчив к таким обликам или образам вследствие своей подвижности. Демоны не могут сеять подобный обман, по крайней мере, для зрения святых». Но ведь он, Рем, видит это. Что это значит? Что он не свят или что все это на самом деле? «Нет! Это все воображение. Это все в голове».

– Все умрут. Все, кого ты любишь, умрут.

В проходе между сиденьями пробежала уродливая тварь, напоминавшая павлина. На ее спине, сверкая безупречной обнаженной красотой, восседала Иродиада. Языческая богиня что-то прошептала на ухо павлину, и тот, взмахнув короткими крыльями, вылетел в открывшийся люк на крыше автобуса.

– Все умрут. Все, кого ты любишь, умрут, – надрывались динамики.

Голая богиня и павлин летели рядом с автобусом.

– И не сбежать тебе. И не сбежать тебе от тех, кого ты любишь!

Рем судорожно начал молиться. Молодая девушка, превратившись в кобылу, проскакала мимо него, размахивая шелковистым хвостом. Пара мужчин одобрительно заржали.

– Господь! Умерь свое попущение, – шептал Рем. – Подави злобу дьявола, стремящегося обмануть нас.

– И не сбежать тебе. И не сбежать тебе от тех, кого ты любишь!

Пузатый мужчина превратился в змею и, корчась, заглатывал свою крысоподобную спутницу. Вскочив с кресла, Рем побежал к выходу.

– Остановите автобус! – закричал он водителю. Зеленая гусеница за рулем смерила его встревоженным взглядом.

– Вам плохо, святой отец?

Обнаженная женщина на павлине подлетела к лобовому стеклу и громко засмеялась. Вместе с ней смеялась и гусеница, и весь автобус.

– Дайте мне выйти! – взмолился Рем.

– Простите, но вам придется подождать, – сказала гусеница.

– И не сбежать тебе. И не сбежать тебе от тех, кого ты любишь! – подхватили динамики.

Рем схватился за ручку, открывая дверь. Свист ветра ворвался в салон автобуса. Его потоки срывали с пассажиров уродливые маски. Клочки кожи, извиваясь, таяли в воздухе. Проснувшиеся люди с тревогой взирали на Рема.

– Немедленно закройте дверь! – велел водитель.

Ветер стих, оставив незавершенными происходящие метаморфозы. В динамиках снова заиграла музыка.

– Все, кого ты любишь, умрут.

Звериные маски возвращались на лица пассажиров. Маленькая девочка посмотрела на мать и закричала, охваченная ужасом. Чудовище, бывшее минуту назад матерью, попыталось обнять ее за плечи. Волчья пасть клацнула зубами.

– Нет! – Рем снова схватился за ручку двери. Дорожное полотно мелькало под колесами автобуса. Мимо проносились дорожные знаки. Павлин и голая женщина на нем, извиваясь, распадались на рваные лоскуты, падавшие мазутными пятнами на асфальт. Множество ярких фонарей ослепили Рема. Синее пламя снова окутало мозг.

– Я люблю тебя, – сказала оно.

– Стойте! – закричал водитель, пытаясь схватить Рема за руку.

Суставы хрустнули. Острая боль скрутила тело. Соприкоснувшись с асфальтом, ряса порвалась, оставляя на дороге кровавый след разодранных конечностей. Заскрипели тормоза. Автобус завилял на дороге и остановился. Рем лежал на спине, глядя в нависшие над ним своды тоннеля.

– Что вы, черт возьми, себе позволяете?! – кричал водитель автобуса.

Загудели клаксонами недовольные водители, выстроившись за перегородившим дорогу автобусом.

– Все в порядке, – улыбнулся водителю Рем, поднимаясь на ноги. – Все в порядке.

Ночь превратила выход из тоннеля в черную беззубую пасть. Из этой мглы выныривали машины и, начиная переливаться под яркими фонарями тоннеля разноцветными кузовами, сигналили Рему. Нет. В эту пасть он не пойдет. Нет! Свет будет там. Дальше. Впереди. Еще одна машина промчалась мимо. Совсем рядом.

– Эй, псих! Какого черта ты сюда забрался?! – закричал водитель.

Рем не ответил ему. Он шел вперед. Шел в свет.

– Велико неравенство в согрешении, тогда как столь велика легкость в несогрешении, – бормотал Рем.

Машин становилось больше. Две женщины, одна за рулем, другая на пассажирском сиденье, притормозили и с интересом разглядывали человека в изодранной рясе.

– На какой церковной свалке ты нашел свою одежду? – спросила девушка-водитель, и ее подруга громко засмеялась.

– Зло устраняет добро, – зашептал Рем, продолжая идти вперед. – Зло устраняет добро.

– Тебе что, миску супа не налили?! – сострила женщина-пассажир.

– Зло трояко и состоит из вины, наказания и вреда.

– Иди, проспись, святоша!

– Добро трояко и состоит из нравственности, радости и пользы.

– Пошел он к черту! – бросила женщина-водитель подруге и нажала на газ.

– Грех, вытекающий из определенной злобы, тяжелее, чем вытекающий из незнания, – шептал Рем.

Синий огонь снова начинал разгораться в его сознании.

– Я люблю тебя. Люблю тебя…

Старый пикап, успев в последний момент избежать столкновения, зацепил плечо Рема большим зеркалом. Зазвенело разбившееся стекло. Захрустели суставы. Ноги Рема подогнулись, но он заставил себя идти дальше.