Александр Варго - Они не поверили

Проклиная себя в душе (и почему именно он должен сообщать родственникам такие известия?!), он заехал к Середняковой, чтобы сказать ей скорбную весть. Побелевшая как мел женщина убито молчала. Савелий поспешно вышел, слыша за спиной сдавленный плач.

Но что вконец убило Савелия, так это указание его начальника вместе с Завьяловым вернуться в Соловки и произвести опросы местных жителей. На справедливое замечание Савелия, что уже десятый час вечера, тот нетерпеливо отмахнулся и сказал, что он должен остаться там. «Переночуешь у Завьялова, потом получишь отгул», — добавил начальник.

Всю ночь Савелий провел с участковым на тесной обшарпанной кухоньке с керосиновой лампой за внушительных размеров бутылью с мутным самогоном. Жена Завьялова уехала на вечернем автобусе в Новороссийск к матери, и мужчины остались одни. Закусывая огненный напиток шматами сала и хрустящими огурцами, Завьялов рассказал Савелию, что, в принципе, опрашивать-то в Соловках некого.

— Тут от силы человек двадцать живут. Все в город подались. Так что не дергайся, а давай наливай. Да не тряси ты рукой, больше прольешь… Мне ли тебя учить? Напишешь рапорт, что, мол, то да се, в ходе устных бесед установлено, что жители поселка интересующей информацией не располагают…

Когда уже совсем стемнело, Завьялов поскучнел и замолчал. Через некоторое время он, глядя на Савелия покрасневшими глазами, сказал:

— Я бы и сам сорвался отсюда. Только кому я нужен, проработавший всю жизнь участковым?

Некоторое время они молчали. Завьялов налил стакан самогона и убрал под стол опорожненную наполовину бутыль.

— Это на завтра, — пояснил он. — А то тебя начальство взгреет за выхлопы.

Они чокнулись, выпили.

— Эта Красная Щель… нехорошее место, — вдруг сказал Завьялов.

Савелий вопросительно посмотрел на него, тот продолжал:

— Однажды я возвращался с Тамани. Был уже вечер. Проезжая Красную Щель, я увидел свет в лесу. Это был не костер, не фонарь, не прожектор. Это были зеленые огни, какие-то размытые. Размером они были похожи… — он на секунду задумался. — На футбольные мячи. И они словно плавали среди ветвей… Потом я услышал вой… — Завьялов сгорбился и опасливо покосился в темное окно.

— Ну и что? Тут полно шакалов. А огни могли и показаться, — стараясь, чтобы его голос звучал беззаботно, ответил Савелий, хотя у него по спине пробежал прохладный ручеек. Перед лицом замаячил страшный круг из змей и злобно каркающие вороны.

— Нет! — затряс головой участковый. — Я вырос в этих местах и уж знаю, как воют шакалы. Это было что-то другое. Другое… — Завьялов понизил голос. — Так кричит человек, которому очень больно. — Он вздохнул и отставил в сторону пустой стакан. — В ту ночь мне снились кошмары…

— Кошмары? Что за кошмары? — недоверчиво переспросил Савелий.

Завьяловкак-то странно взглянул на него и вдруг рассмеялся.

— Не помню, — просто ответил он. — Иди спать, оперуполномоченный! — Он хлопнул по плечу Савелия.

С утра Завьялов налил Савелию огуречного рассола. Умывшись, тот почувствовал себя свежее.

Теперь они ждали группу немедленного реагирования из Новороссийска, начальник ОВД Апрелевки тоже должен подъехать с минуты на минуту. Савелий потянулся и зевнул. Эх, окунуться бы сейчас в море!

Издалека донесся рокот двигателей, и через мгновенье на дороге показались милицейский «УАЗ» и «Газель». Номера у автомобилей были новороссийские.

Савелий встал, руки машинально одернули несуществующую форму.

Машины остановились, из них высыпали люди, кто в обычной милицейской форме, кто в камуфляжных костюмах. Вскоре подъехала еще одна машина — «шестерка» с синими полосами на боках и включенной мигалкой, и сразу за ней — «УАЗ», на поцарапанном боку которого гордо красовалось: «ОВД Апрелевского района».

«Мама.

Сегодня во сне я видела маму. Она пришла за мной сюда и принесла сок. Холодный, вкусный яблочный сок. Одна сторона ее лица раздулась, череп треснул, и из него высовывалось что-то губчато-ноздреватое.

„Это наконец-то прорвало опухоль“, — ласково улыбнулась мама, протягивая мне графин с соком.

Я закричала и проснулась.

Мне страшно.

Сегодня мы идем дальше. Какое число? Я не помню. Какое красивое сегодня море. Оно манит меня, покачивая на волнах белые барашки.

Ноги уже не чувствуют боли. На правой лопнула вена, из дырки что-то льется. Я успокаиваю себя, что это не может быть кровью. Это просто пот. Или грязь. Ха, а Дима что-то пробубнил про томатный сок. Я все время вижу перед собой его худую спину, покрытую глубокими царапинами. Точно такие же царапины были и у Дэна.

Дэн… Как давно это было…

Каждый шаг — целый подвиг, я забывала, как впадала в беспамятство. Позвоночник напоминал сосуд, который палач наполнил кипящим маслом, в лопатки будто вонзили тупые грабли.

Хочу пить. Вода закончилась.

Но мы дойдем. Мы…

Как это чудесно, прогулка на свежем воздухе. Кто-то зовет меня?

Мама…

Нет, это не мама… Это нежные маленькие ручки, такие крошечные пальчики… Тельце странно дряблое, а лицо… О боже!.. Прокаженный!..

…Любит ли кто тебя… О мой ангел…

Вернись и прими это… Это БОЖЕСТВО… А-а… А… Те…»

Я изучал себя. Голова — так, немного кружится, но в целом неплохо. Лицо еще побаливает. Руки — как разлохматившиеся плетки. Спина… Сегодня утром в позвоночнике что-то щелкнуло, и безостановочная ноющая боль превратилась в разрывающиеся вспышки.

И смертельно уставшие ноги. Штанину с поврежденной в аварии ноги я срезал по колено.

Сколько осталось? Знает один бог. Или дьявол.

Я знаю, кто знает.

Эллиона. Пенумбра Фаргаде.

Неземное творение, ангел с оскаленным рогатым черепом… Какое красивое имя — Эллиона. Я назову этим именем свою дочь.

Покой и вечность. Это то, что мне нужно.

Ольга плетется рядом. Она потеряла где-то вторую кроссовку и осталась без обуви. Носки быстро изорвались в клочья, и на острой щебенке пестрели аккуратные следы, будто Оля случайно наступила в лужу красной краски.

— Это похоже на мед. Мед с дегтем, — ее сморщенное, обожженное солнцем лицо скривилось в усмешке.

— Что? — тяжело просипел я. В глотку словно плеснули кислотой, говорить сейчас — непозволительная роскошь.

— То есть. Все наши приключения. Как бочка дегтя. А внизу — мед. Мед — Соловки.

Я попытался издать нечто похожее на смех, но вместо этого из моего горла вырвался глухой хрип.

— Мед уже был. Мы просто открыли бочку не с той стороны.

Солнце было похоже на налившийся кровью умирающий глаз.