Елена Гладышева - Проклятье на последнем вздохе или Underground

Рита подхватила ведро и последним заходом поспешила с ним в конец огорода к выгребной яме, что бы высыпать этот надоевший, мусор, от которого уже даже не мутило, а просто воротило.

Ей показалось, что от ямы отбежал их, отсутствовавший уже три дня, рыжий кот. Нет, похоже, это были глюки, вызванные гнилостной вонью, или солнечные блики запутались в траве. Да и раньше их рыжая чистюля помойки не жаловал.

— Ну вот, теперь можно картошку копать, — закрыв вонючую яму крышкой, Рита оглянулась на грядки. Картофельная ботва давно пожухла и почти не проглядывалась среди вечнозелёных сорняков. А ведь летом они с Егором дважды пололи и окучивали её. Во второй раз после обеда Егор даже привёл в помощь всех своих друзей.

— Зачем их так много? Неудобно даже! — Смутилась тогда Рита, привыкшая последнее время рассчитывать только на свои силы.

— Затем, что бы уменьшить количество не прополотых грядок на душу населения, — объяснил сын.

— Всё же он меня жалеет, — подумала тогда Рита, — или спешит куда?

Покончив с грязной работой, Егор отряхнул тренировочные штаны, заправил в них выбившуюся рубашку и только теперь заметил, что это та самая рубашка, в которую он спрятал кулон. Егор похолодел! Непослушной рукой он ощупал расстёгнутый карман и с ужасом понял, что кулона в нём нет!

Не было его и в подполе. Напрасно он ощупал рукой весь влажный, выворачивающий на изнанку все внутренности, земляной пол подпола. Кулона он так и не нашёл.

Несмотря на духоту, Егора пробил сильный озноб и в его душе зашевелился страх.

— Что он теперь скажет Берте? Что он вор? — мысли путались в воспалённом мозгу Егора. — Как он забыл убрать эту ценность? Просто подстава какая — то! И подставили его со своей уборкой мать и бабка!

— Ты что там увидел? — заинтересовалась бабушка Аня, заметив, как сосредоточенно Егор смотрит в подпол.

Егор взглянул на Анну ежовым взглядом: — Ты же не увидишь!

Любопытство взяло верх и Анна, дойдя до самого края, склонилась над раскрытым подполом, пытаясь разглядеть в нём невидимое.

— Вон туда смотри, — указал Егор сильным взмахом руки и при этом задел, ничего не подозревающую бабушку Аню.

Та, потеряв равновесие, беспомощно свалилась в подпол.

— Мама, ты где? — услышала Рита тревожный крик сына. — Иди быстрее, бабушка в подпол упала!

— Господи, да как же это? — прибежала на крик сына Рита.

На полу подпола светлым пятном отсвечивал халат матери. Она не шевелилась.

— Может голова у неё закружилась? — Егор казался растерянным.

Трясущейся от нервного напряжения ногой, Рита пыталась нащупать перекладину на уходящей в подпол лестнице. И тут Егор, глядя матери в глаза, молча столкнул её вниз. Пролетев два метра под землю, Рита рухнула на, лежавшую ничком, Анну. Та дёрнулась всем телом и застонала.

Глянув вверх, она увидела на лице сына гримасу отвращения.

И тут же Егор ловко выдернул из подпола лестницу и хладнокровно, не спеша закрыл крышку, сверху постелил половик и поставил на него кухонный стол, задвинув под него два стула.

В ужасе Рита рванулась вперёд и тут же потеряла сознание от жуткой боли в сломанном бедре.

Очнувшись от холода и гнилого запаха, в кромешной тьме она пошарила рукой по земляному полу и наткнулась на уже холодную мать. В её сознании мгновенно перемотались назад все события сегодняшнего утра. И снова холодные глаза сына будто уставились на неё.

Со спины пошёл сильный страх, постепенно овладевавший всем её существом. Наверно спинной мозг на подсознательном уровне сработал раньше головного.

— Что происходит? — не находила ответа Рита. — Ясно только одно: надо выбраться наверх — там жизнь!

Но ей с трудом удалось лишь немного сдвинуться в сторону и прислониться спиной к скользкой от сырости, деревянной перегородке.

— Егор! Сынок, ты чего? Ты что творишь? — до хрипоты кричала Рита, пугаясь своего нечеловеческого голоса, осознавая, что её никто не слышит в этом глухом подполе. Она плакала и её тело тряслось мелкой дрожью. Тот ужас, который она испытывала, не возможно было описать словами.

Страшно ныла негнущаяся нога. Боль от неё поднималась вверх по телу и впивалась в мозг. Колено было мокрое и липкое. Наверно, падая, она задела ногой об эту шершавую, уже гнилую перегородку.

— Вот и сепсис, — неожиданно спокойно произнесла Рита, — и underground, и достаточно глубокий. — А может эта информация и шла из её недалёкого будущего, которое теперь становилось настоящим? — вдруг ужаснулась она и дикий, животный страх и инстинкт самосохранения снова и снова заставляли её кричать и звать на помощь.

Но состарившуюся соседскую бабку Шуру ещё в прошлом году дети забрали к себе в Москву. А соседи напротив, почти не бывали дома.

Обессилив, Рита иногда замолкала. Сильный жар и ломота во всём теле сменялись ознобом. Ужасной болью дёргало ногу и постоянно хотелось пить. И слово «impossible», как перевёл его Егор — невыполнимо, подлой змеёй выползало из памяти и душило горло.

Сколько часов, дней и ночей она мучается этой страшной темноте? — Рита не знала. Здесь было только одно время суток — вечное подвальное.

Порой в бреду ей чудилась страшная чёрная машина — паровоз из детства. Она противно хлюпала, а из — под её, временами приподнимавшейся, крышки вырывался толи дым, толи пар.

Иногда откуда — то слышалась негромкая музыка. А потом нежная мелодия заглушалась смехом японской игрушки, который с каждым разом становился всё громче, вызывая у Риты приступ безумного смеха.

В очередной раз, когда Рите привиделся парень на протезах, как — то механически чётко игравший на гитаре что — то очень знакомое, она, не смотря на своё помутневшее от ужаса и боли сознание, вдруг вспомнила мелодию и слова этой песни — реквиема по ней самой: — Этот мир придуман не нами, этот мир придуман не мной!

Рита долго, молча слушала песню, лишь иногда пытаясь облизать потрескавшиеся, пересохшие губы и злилась на попискивающую рядом, всё более наглеющую невидимую крысу, которая периодически вскальзывала из дыры под стеной. А теперь эта наглая тварь, царапаясь когтями, взобралась Рите на коленку. Собрав последние силы, Рита шевельнула трясущейся рукой.

Крыса спрыгнула с колена и отбежала в сплошную темноту.

К вечеру стало ещё жарче и душнее. В горячем воздухе висела пыль, любимая лишь воробьями и курами, но и они все куда — то попрятались. Одинокая бродячая собака с, высунутым до земли языком, боязливо косясь по сторонам, жадно искала воду.

— Здрасте. А Димон дома? — с улицы в приоткрытую дверь осторожно просунулась лохматая голова.

— А, Лёха с макароно — продувочного! — Димкин опять был навеселе.

Изнывая от безделья и духоты, Лёха с Михалычем прошлись по отдающему жаром асфальту, от которого подошвы кед сделались горячими и повернули к дому Егора.