Елена Гладышева - Проклятье на последнем вздохе или Underground

На следующий день действительно поднялся сильный ветер. Знойный и противный, он гонял по улице серые клубы пыли, неистово хлопал незапертыми форточками и калитками, вызывая нестерпимую головную боль. С деревьев летели и яблоки и сломанные ветки. К вечеру ветер усилился. От его порывов в доме вздрагивали стёкла. Пошёл сильный, косой дождь. Сразу захолодало.

А потом в доме погас свет.

Анна нащупала на полке свечку. И как раз вовремя. В дверь постучался, припозднившийся Сергей.

Порыв мокрого ветра из открытой двери сразу задул свечку. Выбираться в дом из терраски пришлось почти на ощупь.

Сергей из — за своего баскетбольного роста в темноте стукнулся о притолоку головой и заматерился.

— Там провод оборвался, сейчас сделаю, — погремел он какими — то собираемыми с полки инструментами. От него сильно несло сыростью и свежим алкоголем.

— Что опять праздновали — то? — недовольно спросила Анна.

— Что, что? Был бы повод, а причину мы всегда найдем, — усмехнулся Сергей и вышел на улицу, впустив в дом волну мокрого холода.

Минуты через две на кухне ярко вспыхнула лампочка и тут же, одновременно с сильным хлопком, погасла.

Дождь, как сумасшедший, хлестал в окно. Аня вглядывалась в эти брызги и потоки, струящиеся по стеклу, в надежде: что — либо в них разглядеть. Сильно занервничав, она спешно сунула ноги в резиновые сапоги, набросила плащ, открыла дверь на крыльцо и чуть не задохнулась от порыва ветра. Её тут же всю окатило дождем. Взбесившийся ветер срывал её легкий плащ, задирал подол юбки.

Анна с трудом проскользила по раскисшей грязи до угла дома и почти наткнулась на, неподвижно лежащего на спине, брата.

— Сереж, ты чего? — попыталась она поднять его за руку. Рука была абсолютно безвольной мокрой и холодной, а тело — тяжёлым.

Анна бросилась к соседке Шуре, к их служебному телефону. Но «Скорая помощь» не спешила. Её пришлось ждать около часа.

Шура принесла мужнин брезентовый плащ и накрыла им Сергея, решив, что до врачей его лучше не трогать, потому, как у него могут быть переломы и как бы не навредить.

— Вызывайте милицию, он мертвый, — безучастно отчеканила фельдшер, бегло ощупав Сергея, и быстро залезла обратно в машину. Подальше от сильного дождя. Но ей пришлось вылезать обратно, что бы сделать укол, потерявшей сознание, Анне.

Приехавший милиционер оглядел уже закаленевший труп и велел погрузить его в открытую тележку, прицепленную к милицейскому УАЗику.

У Анны потом навсегда в памяти остался взмах беспомощной руки Сергея, ещё совсем недавно пытавшейся подарить им свет, когда его забросили в тележку. Он слово прощался.

Подобрав валявшиеся в грязи пассатижи, милиционер зашел с Анной в дом, что бы её опросить. При мерцающем, призрачном свете свечи он писал протокол, попутно объясняя Анне, машинально подписывающей листы: — Очень высокий у вас брат. Был бы пониже, лестницу бы подставил, или табуретку какую деревянную. А то промокший весь, в мокрой обуви, на мокрой земле. Да ещё и не адекватное поведение из — за злоупотребление алкоголем. Да и напряжение тока высокое.

В общем шансов выжить у него не было, — милиционер отвёл глаза в сторону, ища, куда бы можно было стряхнуть с папиросы пепел.

— Свеча горела на столе, мерцая то и дело.

Свеча горела на столе, свеча горела, — не слушая его, как в бреду бессмысленно шептала Анна.

— Что вы говорите? — не понял милиционер.

— Я говорю: как нелепо всё получилось. Ведь ему всего двадцать четыре года. Ещё бы жить, да жить!

— Тут я с вами полностью согласен. Самые нелепые смерти — это по — пьяни. А пьянство всегда было национальным бедствием России.

Прервав воцарившееся в доме на некоторое время тягостное молчание, милиционер собрал свои бумаги и ушёл, оставив на полу лужи от, стекавшего с него, дождя.

Анну трясло. Рита молча прижималась к матери, обнимая её за плечи. Свечка догорела, а они так и сидели в темноте долго, долго, словно стараясь привыкнуть к накрывшему их мраку.

Косой дождь уже не стучал, а, слово устав, лишь царапал по стеклу, оставляя кривые дорожки, такие замысловатые, как и человеческие судьбы. Анна смотрела на них и словно считывала с них написанные дождём слова: «никогда не знаешь сколько тебе ещё осталось петлять и когда прервётся твой след на этой земле».

Что это трагическая случайность, или непознанная закономерность? Дом убил почти всю семью!

После похорон младшего брата Анна зачастила на кладбище. Хотя раньше испытывала там какой — то неясный страх. Ведь, как не верти, а кладбище — конец человеческой жизни.

Анна не могла одна находиться в доме, ставшем вдруг страшным и чужим. И флоксы все из сада выкопала и рассадила на могилки.

— А почему она сразу не посадила цветы по назначению. Вдруг тогда всё было бы иначе? — корила она себя.

Мороз разрисовал окна причудливыми узорами из белоснежного инея, сделав их абсолютно не просматриваемыми. Пытаясь хоть что — то рассмотреть в окне, Анна случайно прислонилась лбом к холодному стеклу и так застыла на некоторое время, ощутив, что от приятной прохлады голова болит значительно меньше.

— Где же Рита бегает? — беспокоилась она, подсыпая в печь уголь. — Одну щёку уже отморозила! Лучше бы уроки поучила. Вон сколько троек уже нахватала. Был бы отец, может слушалась бы! У Бориса высшее образование, у меня техникум, а этой лентяйке ничего не нужно.

Анна задвинула камфорки на плите кочергой и обожглась, вздрогнув от настойчивого стука в дверь. Она даже не заметила, как, даже не одевшись, оказалась на холодной терраске.

— Кто там? — спросила она не своим голосом, слегка поперхнувшись от страха.

— А кого ты ждешь? — услышала Анна раздраженный голос Бориса.

Этот до боли родной голос в тишине сумерек показался ей громом с небес! У Анны перехватило дыхание, а её сердце подскочило и бешено забилось где — то в висках.

Борис зыркнул по углам злым взглядом затравленной собаки.

— Одна живешь? — колко осведомился он у жены.

— Сам знаешь, с Ритой. Только она ещё не пришла. Ты проходи, вот она обрадуется!

Она смотрела на мужа очень пристально, словно не веря в его правдоподобность.

Борис снял куртку, рухнул на диван и сбросил далеко не новые ботинки. Комната сразу наполнилась специфическим запахом давно нестиранных носков, подтвердив реальность момента.

Немного придя в себя, Анна, нервно суетясь, разогрела остатки щей, быстренько напекла, заранее замешанных по случаю масленицы, тонких блинов и с жалостью смотрела, как голодный муж молча уплетал их за обе щёки.

Иногда ей казалось, что из всех чувств к Борису у неё осталось лишь чувство презрения, но, похоже, что это было ещё не так. Всё же что — то родное проглядывалось в этом грязном, лысеющем, потрёпанном жизнью и чужими бабами, мужчине.