Елена Гладышева - Проклятье на последнем вздохе или Underground

Испугался и спустившийся к ней учитель. Он подхватил Риту в области подмышек, поднял её слегка раскорячившуюся, поставил на ноги, бегло, но не нагло ощупал её и помог ей снять лыжи.

Страх понемногу улетучился и теперь Рита смотрела на него с немым вопросом.

— Зачёт, Милёхина! — учитель похлопал её по плечу. — Иди в автобус, скоро уезжаем.

К счастью сегодня Альберта не было дома и Рите не обязательно было трястись в электричке и на метро и она слабо верила в то, ей удастся выспаться в общежитии. Но как говориться — мечтать не вредно!

— Маргаритка, выйди на минутку, — услышала Рита голос Костяна через открытую форточку.

— О боже! — мысленно взмолилась она. — А главное вовремя! Какая ещё навязчивая идея запала в его лохматую голову?

— Маргаритка, я в армию ухожу — не унимался Костян. — Завтра утром мне надо быть в военкомате.

— Какое счастье! Наконец — то! — подумала Рита и, перевернувшись на другой бок, сладко засопела.

— Я тебе напишу. Правда, адреса твоего не знаю. Но я буду писать тебе в общежитие, — уже засыпая, слушала Рита серенаду призывника Костяна. — Я тебе цветы принёс. Букет у комендантши.

Немало девчонок из общежития, слушая монолог Костяна, сейчас завидовали Рите, не понимая, что она мурыжит парня? Сама вроде не красавица, а выделывается!

— Милёхина, не выпендривайся, выйди! Парень в армию уходит, а оттуда не все возвращаются, — заступился за влюблённого Костяна чей-то голос.

Но Рита уже спала, даже не видя сна. Её, с самого детства привыкший к режиму, организм сейчас очень уставал от вечного празднества и недосыпа. И вообще её жизнь, кроме сегодняшнего дня, превратилась в один сплошной «день сурка». А потом весной оказалось, что спать на занятиях дело не столько бесполезное, сколь неблагодарное. Знаний у неё не прибавлялось, но зато росли «хвосты».

— Как жаль, Милёхина, что в голове у тебя одни бигуди! — отчитывала её «Бородавка» — преподаватель политэкономии. — У тебя «неудов» больше, чем у меня свободного времени для твоей пересдачи.

И Рита бросила техникум.

— Зря, — сказал Альберт.

— Конечно зря, — мысленно согласилась с ним Рита. — Но как совместить несовместимое?

День не задался с самого утра. Бывают такие дни, когда никак не попадаешь в ноты. В музыке такая импровизация сойдёт за джаз, а по жизни получается сплошная подстава.

Сначала подвёл будильник. Он просто остановился, словно хотел затормозить время. Потом на лестничной площадке долго пришлось ждать, пока соседка выпихивала на прогулку своего жирного, плохо воспитанного бульдога. А в метро куда — то завалились приготовленные ещё с вечера пятикопеечные монеты и драгоценные шесть минут пропали в очереди в разменную кассу.

В общем как Рита ни спешила на электричку, она всё равно показала ей свой зелёный хвост. Теперь надо ожидать следующую.

Глянув с тоской в след убежавшей электричке Рита поставила свою тяжелую сумку на лавочку возле электронного табло, что бы потом меньше метаться по платформе.

Протиснувшееся между облаков солнышко быстро подсушило ночную росу на клочках травки, пробившихся через потрескавшийся асфальт возле автоматов с газировкой, и, решив, что сегодняшний день непременно должен быть тёплым, принялось старательно разогревать всё вокруг. А вокруг в основном был пыльный асфальт.

Потихоньку начали подтягиваться и другие пассажиры, ожидавшие подхода своих электропоездов. Возле долго молчавшего табло собралась ворчливая толпа.

Какая — то наглая, толстая тётка с непроницаемым лицом, небрежно подвинув Ритину сумку на самый край, заняла всю оставшуюся часть лавочки своими вещами. Рита молча вернула свою сумку на прежнее место, изрядно потеснив чужие баулы, и отвернулась от, открывшей было рот, тётки.

Подошли ещё две пожилые, интеллигентные женщины с сумкой на колёсиках. Они живо обсуждали чью — то иммиграцию.

— А я и знала, что они евреи, — недоумевала сухонькая старушка в модных брюках. — И фамилия у них русская.

— Это он еврей и взял фамилию жены, — поясняла ей вторая собеседница, поправляя, крашенные хной, букольки.

— А без Леночки плохо будет, — сокрушалась старушка в брюках. — Ведь наш дом не на её участке, а она всегда найдёт время: зайдёт и давление измерит и укол, если надо, сделает. И доктор она знающий и каждого во дворе по имени, отчеству помнит.

— А муж у неё инженер? Да, Серафима Игнатьевна? — интересовалась рыжая пенсионерка.

— Нет, говорят, что он в торговле работает.

— Ну, тогда точно еврей! — констатировала рыжая.

— Ну и что с того? Он вместе с Леночкой за всеми нашими дворовыми клумбами ухаживает: и копает и поливает, а наши русские только мусорят и со своих балконов только бычки в цветы швыряют.

А этот гадёныш из пятой квартиры по клумбам на велосипеде проехал. Леночка потом цветы подсаживала. А мамаша этого говнюка даже не извинилась. Вот и не знаешь, кто лучше? — возмущалась старушка. Наверно некультурные соседи её действительно достали.

— Это не столько от национальности зависит, сколько от воспитания, — гнула свою линию рыжая.

— Скорее от генов. Ведь интеллигентность у человека либо есть, либо её вовсе нет. И она даже образованием не даётся.

— Вы правы, Серафима Игнатьевна, уедет эта семья и такая пустота у нас без них останется, что новым жильцам очень сложно будет её заполнить.

Но я всё же не смогла бы уехать, как бы хорошо там не было. Ведь родина у человека одна. А там и культура другая и язык и менталитет. А вы, как думаете, Серафима Игнатьевна?

— Не знаю. Конечно, хорошо там, где нас нет. Хотя и у нас столько диссидентов: и академик Сахаров и Бродский и Солженицын. Далеко не глупые люди. Значит, что — то и у нас не так?

— Ну, недовольные были всегда, — Вероника Кондратьевна похоже была более приземлённым человеком. — Но, мы же не бедствуем. И квартиры от производства получили неплохие, и дети наши с высшим образованием, да и путёвки в санаторий при желании можно выхлопотать.

Я вот зимой месяц с поясницей в больнице пролежала, так мало того, что ни за что не платила, да ещё месячную пенсию сэкономила. На эти деньги шапку зимнюю хочу купить. — Так чего же хаить — то?

А всё же говорить надо по тише, — вдруг она перешла на громкий шёпот. — Вы слышали, что пятое управление при КГБ внедряет своих агентов в различные движения и течения и даже прослушивает телефоны?

— Да что вы? Сейчас же не тридцать седьмой год, — недоумевала Серафима Игнатьевна.

— Конечно, нет. Но эти меры объясняются обострением классовой борьбы по мере нашего продвижения к социализму, — быстро шептала Вероника Кондратьевна. — Ведь не секрет, что кто — то строил, а кто — то, извините, хапал. И нахапали столько, что уже нет смысла скрывать! Вот и делают всё, что бы можно было свои доходы легализовать. Отсюда и необходимость репрессий!