Вадим Волобуев - Благую весть принёс я вам

Вождь встал, подошёл к покрытому ледяным узором окну, глянул в него, потом обернулся - жёлтые зубы сверкнули в свете лучины.

- Мыслю я, пришельцы скоро сюда нагрянут. Чёрный берег уже ихний - мы туда боле не суёмся. Надо разведчиков разослать, да людей не хватает. Одна надежда на прибрежные общины. Если не прохлопают врагов, успеем подготовиться. - Он вздохнул, тиская в ладони висевший на шее кожаный чехол. Процедил, глядя в сторону: - Думают, сволочи, предательством взять. Опасаются в открытом бою чело ставить. Надеются поднять брата на брата. - Он перевёл взгляд на помощников, поднял волосатый кулак. - Потому и надо бдительными быть. Никому доверия нет! Никому! Был Сполох - предал. Был Жар - предал. Искра - и та изменила. Верил ей, заразе. Единственной из всех - верил. А она, дрянь, мерзавка... Что уж о других говорить!..

Он замолчал, прикусив верхнюю губу, засопел, вспоминая покойную жену. Хворост чуть не крякнул с досады - опять Лучина уцелел. Ничто его не берёт, сволочь такую - ни близость к крамольникам, ни препирательства с гостями. Точно заговорённый он. А может, и впрямь заговорённый?

Заелозив на табурете, старик скрипуче произнёс:

- У меня тут мысль родилась, великий вождь. Думаю, ежели по всем общинам подать разверстать - к примеру, по три пятка соболиных шкурок с жилища - порядка-то больше станет. И людей освободим. Заодно неплохо бы утвердить место сбора. Пусть-ка общинники сами везут пушнину сюда. А нам тогда заботы - раз в пяток зим опись проводить: сколько где жилищ.

Головня поднял на него проясневший взор. Моргнул, соображая.

- Дело говоришь! Только где грамотеев-то взять? Отцовых отпрысков привлекать не позволю - пусть гниют в земле.

- А у гостей и взять. У того же Чадника. Я знаю, у него писаря есть бойкие, мигом сладят.

Вождь расплылся в счастливой улыбке. Протянув руки, отлепился от узкого скошенного подоконника, подошёл к старику, обнял его, с чувством поцеловав в лысоватую макушку.

- Ну голова! Ну голова!

Старик смиренно возвёл очи горе.

- Всё во имя Науки и твоего благополучия, великий вождь.

- С писарями-то ты здорово сообразил! - сказал Головня, в волнении меряя шагами жилище. - Так просто их Чадник, конечно, не отдаст, заупрямится. Ну ничего, уломаю я его. Никуда он, голубчик, не денется. - Вождь аж потёр ладони - так был доволен.

А Хворост, куя железо пока горячо, продолжил:

- И вот ещё у меня мысля возникла, великий вождь. Уж не прогневайся... Коли донимают тебя жалобщики разными просьбами, отвлекают от великих дел, ты бы поручил сведущим людям составить свод правил, по которым жить следует, да какие кары за какую провинность надлежит применять. Глядишь, и сам бы сбросил оковы с рук, и порядку бы больше стало. Потому как людишки-то дурные - одних рассудишь, другие с тем же самым лезут. А так, ежели нужда будет, грамотей глянет в свод правил да и рассудит по уставу. А ты, великий вождь, будешь с Наукой говорить, пришельцев побеждать, крамолу искоренять - заниматься тем, что достойно твоего величия.

Тут уж не только Головня, а даже Лучина со Штырём уставились на старика с восхищением. Невольно, с опаской, покосился Лучина на Головню - уж не утратил ли тот божественного дара? Не передался ли этот дар старику? А Головня, потерев тонкими пальцами кончик носа, смотрел перед собой невидящим взором и моргал, размышляя. Потом медленно перевёл взгляд на Хвороста. Тот был - весь внимание, замер, сложив ладони на тощем животе, только дрожал кончик седой бороды.

- С сего дня, - объявил Головня, - будешь мне первым помощником. А если случится мне куда отъехать, будешь управлять народом как вождь. Так я решил и так будет отныне.

Хворост, поразившись, сполз со стула - подняв ладони, ловил руку вождя, тянулся к ней губами.

- Милость твоя беспредельна, великий вождь.

Тот положил ему ладони на плечи.

- Встань. Негоже первому помощнику вождя скрести коленками пол.

Тот, кряхтя, поднялся и поклонился Головне.

Раскрылась дверь и в избу вошёл, пригнувшись, стражник. Вид у него был взъерошенный, глаза таращились как два маленьких блюда.

- Великий вождь, - пролепетал он, - там Пар. Едва жив. Страшно смотреть.

И сразу повисла тишина, точно пало страшное заклятье. Пар, сын Хвороста, начальствовал над отрядом, посланным против Лиштуковых. Никто не ждал его так скоро.

Голос вождя медленно произнёс:

- Зови.

И стражник утопал, закрыв дверь. Головня же как стоял, так и застыл недвижимо, весь в напряжении. А старик задрожал нижней челюстью и опустился на табурет, словно у него подломились ноги.

Дверь снова открылась, и внутрь вполз на четвереньках продрогший воин в дырявом меховике, в перевязанных кожаными ремешками ходунах. Полуоторванный колпак его болтался сбоку на одном шнурке. А лицо его - боже, что за лицо! Вместо ушей - два окровавленных клочка болтающейся кожицы, а вместо носа - чёрная хрящевая дыра. Голый подбородок багровел едва зажившим ожогом.

- О великий вождь, - прохрипел он, но тут руки его подогнулись, и он хряпнулся лицом в дощатый пол.

- Ч-что? Что случилось? - срывающимся голосом крикнул Головня, подступая к нему. - Говори, ну!

Воин издыхающей рыбой шевелился у его ног. Лучина и Штырь сорвались с места, подбежали к нему, подняли. Тот воззрился на вождя страшной безносой рожей, завращал ввалившимися чёрными глазами. Обожжённый подбородок алел вздувшимися шрамами. Из глотки излился хрип:

- Перебили... всех... до единого...

Хворост тоже вскочил, просеменил к нему, крикнул в лицо:

- Сынок! Сынок! Кто это? Кто сделал? О горе!

Зрачки воина скатились вниз, к самому краю глаз - словно две большие икринки в молоке. Выдавил:

- Ог-гонёк... паскуда...

Старик вцепился в свои волосья, заорал, мечась по жилищу. Дверь снова распахнулась, внутрь ворвались три стражника с обнажёнными ножами. Сгрудившись у входа, растерянно уставились на происходящее, не зная, от кого защищать любимого вождя. Головня рявкнул:

- Пошли прочь!

Стражников вымело из комнаты.

Пар же гудел больным голосом, слепо перекатывая голову по плечам:

- Нарочно... жизнь оставил... чтоб сообщил. Огонёк... сказал, скоро придёт... Уши мне резал... и нос... собака... насмехался...

- Что ещё сказал? - выкрикнул вождь, вцепившись пальцами в плечи воина.

- Сказал... самолично тебя... убьёт... великий вождь... просил передать...

- Он мне это передал? Мне? Он? - Головня, забывшись, тряс воина за плечи, а тот, закатив глаза, начал проседать в руках державших его.

Старик, забывшись, подбежал к двери, распахнул её, крикнул Штырю и Лучине, оборачиваясь:

- Ко мне в сани его! Живо!

Те посмотрели на вождя. Головня кивнул. Впавшего в беспамятство Пара понесли в сани. На том совет и завершился.

Хворост поставил перед собой бронзовую лохань с вяленым мясом и начал быстро есть, роняя на серые куски мяса стариковские слёзы. Оранжево сиял раззявленой пастью очаг и коптили по углам лучины, озаряя призрачным светом медно-чеканные поставцы, кованые сундуки с висячими замками, золотистый полог, закрывавший широкое ложе с чугунными завитушками, устланное сермяжными тюфяками, на которых, прикрытый оленьей замшей, спал изуродованный Пар.