Марцин Мортка - Городок Нонстед

Женщина была бледной, как смерть.

Натан резко вывернул руль, колеса захрустели по гравию.

Подскакивая на выбоинах, джип помчался по этой дорожке, вьющейся по склону холма. После очередного поворота он выехал на большую поляну, где стояла турбаза.

Натан резко затормозил перед деревянной верандой в стиле Дикого Запада, над которой пульсировала небольшая неоновая вывеска. Анна открыла дверь и выскочила. Ее шаги послышались с деревянных ступеней, затем хлопнула дверь.

— У тебя есть оружие? — спросил глухим голосом Натан. Он никогда не думал, что придется задавать кому-то этот вопрос.

— Конечно, шеф, — буркнул Скиннер. — Кого надо пришить?

— Никого. Но целься в Тревора.

Они вошли в середину вслед за Анной, и чуть не раздавили пухлого чернокожего работника, сжимавшего пульт в ладони. На экране телевизора агент Малдер изучающее смотрел на агента Скалли, готовясь войти в темный магазин. Увидев это, Натан зашелся истеричным смехом.

— Фурия! — заорал перепуганный негр. — Фурия какая-то. Я позвоню в полицию. Я не позволю, чтобы…

Он замолчал, увидев пистолет в руках Скиннера.

— Копы уже едут! — выкрикнул Натан на бегу. — Лучше останься тут.

— Ванесса! — крикнула где-то Анна.

Они неслись, как бешенные. Деревянный пол протестующе скрипел. Адреналин стер в порошок страх и сомнения.

— Тревор! — В крике Анны было нечто большее, чем просто беспокойство. В нем была ярость. Чистая, незамутненная, первобытная ярость.

Поворот. Фикус в кадке. Кресло, которое пнул Скиннер. Открытые двери. Холодный свет, отражающийся от белого кафеля и зеркал.

Мигающая лампа дневного света. Надпись “Женщины” на дверях поблескивал ей в такт. Слово “Женщины” кто-то перечеркнул фломастером и дописал “Девочки”.

Страх отнял у Натана остатки здравого смысла. Не глядя на Скиннера, он вбежал в середину. И застыл.

Анна стояла тут же, бледная и неподвижная, как алебастровая статуя, рот ее был открыт в крике. Через несколько шагов стоял Хобсон в пижаме. У него была эрекция. Из-за дверей туалета, куда он, скорее всего, направлялся, выглядывала Ванесса, растрепанная, но не испуганная.

— Не двигайся, Хобсон, — раздался голос Скиннера. Это было не нужно, потому что ни один человек не был способен противостоять магии, которая превратила трех кипящих от эмоций людей в статуи. Ни один человек.

Но существо, которое материализовалось перед кабинкой Ванессы, человеком не было. Оно казалось тенью, миражом, который иногда можно увидеть в темном подвале или в сумерках в лесу. Он появляется, пугает вас, и бесследно исчезает. Эта тень была реальной. Материальной. И противоречащей тому, что люди считают настоящим.

Натан прикрыл глаза, и тут же об этом пожалел. Потому что как язык твари становился понятен на грани яви и сна, ее тело было хорошо видно через закрытые веки. Ошеломленный, он смотрел на бледно-голубое, гротескно красивое лицо с абсолютно черными глазами, и узкую, стройную, почти женскую ладонь, которая гладила Хобсона по щеке. И Натан ощутил, как реальность начинает изменяться, будто бы дыра всасывает в себя реальные вещи. Лицо Хобсона утратило цвет, потом его кожа начала морщиться, волосы седеть, ногти желтеть.

Натан больше не выдержал. Плотнее сжал веки.

Сквозь темноту пробрался голос Скиннера:

— Твою мать, он умирает!

А потом крик Ванессы, дрожащий, полный облегчения:

— Мама!

Блеск полицейской мигалки, отражающийся от стен турбазы, казался почти успокаивающим. Натаниэль и Скиннер сидели на ступеньках и курили, глядя на луну.

— Угу, — отозвался Скиннер после долгого молчания. — Не сказал мне ничего, потому что боялся — я приму тебя за придурка? После того, как я показал тебе “Отшельницу”?

— Извини, — Натан крутил сигарету между пальцами и всматривался в тлеющий табак. — Пойми, я срываюсь с кровати ночью и понимаю, что понял смысл мистических происшествий с дочерью женщины, с которой недавно познакомился. Слышишь голос посещающего ее демона. — Писатель затрясся после этих слов. — Слышишь его и становится холодно от страха, потому что ничего не понимаешь. А потом до тебя вдруг доходит, что этот демон сказал и… — Он сглотнул слюну. — И тогда пугаешься по-настоящему. Приходит склизкий, вредный, воющий страх.

— Ладно. Что тебе демон сказал?

— Ничего не сказал. Его слова были обращены к Ванессе. Я понял немногие из них. Что-то вроде: “Он захочет тебя обидеть, когда ты будешь далеко от дома. Но не беспокойся”. Допускаю, что позже пообещал ее охранять. Больше ничего не понял. Трясущимися руками схватил телефон и позвонил Анне.

— Твою мать. — Скиннер покрутил головой и оперся на деревянную балюстраду. — Был ли тот поддонок с Анной только из-за того, чтобы при случае добраться до ее дочки?

— Не знаю, — вздохнул Натан. — Никогда уже этого не узнаем.

— Что скажем полиции? — спросил Скиннер. Он указал коллеге на черный джип, из которого выходили двое солидных мужчин в костюмах. Один, темнокожий, пошел в сторону другой полицейской машины. Второй остановился и закурил.

— Правду. Мы согласовали это с Анной. — Он указал на полицейскую машину, в которой сидела женщина с дочкой. Она постоянно поправляла одеяло, наброшенное на девочку. — Скажем, что решили приехать на базу, чтобы быть поближе к дочери нашей подруги. Не могли ее найти, а когда зашли в туалет, то увидели, что ее учитель умер от старости.

— А мой ствол? Как объяснить им то, что я бежал, размахивая пистолетом?

— Не мне тебе объяснять. Скажешь, что у тебя были плохие предчувствия или что-то такое. Или сваливай все на посттравматический синдром. Если кто-то из копов был в Заливе, он тебя поймет.

Где-то выли койоты. В полицейской машине трещало радио. Скиннер вздохнул и выбросил окурок.

— Никак не осознаю, что после всего этого завтра надо идти на работу как ни в чем не бывало, — пробормотал он, потягиваясь так, что что-то щелкнуло в плече. — Слушай, девушек надо отвезти домой. Сумеешь им помочь?

Неожиданно открылись двери. Свет полился на веранду, осветив темнокожего толстяка.

— Подслушал копов, — сказал он тонким, дребезжащим голосом. — Говорят, кто-то умер в девчоночьем туалете. Какой-то учитель. Он весь седой и сморщенный.

— В следующий раз. — Скиннер уставился на него тяжелым взглядом. — Хорошо проверяй, прежде чем покупать средства для чистки унитазов.

Женщину я назвал lioness — “львица”. Наверняка бы не обиделась. Могу поспорить, что в ее родной корпорации ее называли более обидными словами, хотя мне она кажется особой асексуальной. Она сознательно убила женственность где-то около 30, и стала живой демонстрацией своего положения. Превращается в стучащую каблуками персонификацию положения с визиткой. Существо, сексуальность которого погребена глубоко под жакетом и официальным макияжем, и появляется только для случайной связи с другой персонификацией, чаще всего, мужской.