Роберт Стайн - Лучшая подруга. Поцелуй убийцы. Богатая девочка. Побег

— Что?

Теперь и я смог рассмотреть. Это была вырезанная из слоновой кости голова обезьяны размером с шарик для пинг‑понга. В глазницы были вставлены кусочки горного хрусталя, сверкавшие в свете настольной лампы. Я взял безделушку у Кэры. Странно, на ощупь она была очень холодной.

На лице Кэры явственно отразился страх.

— В ней есть что‑то мерзкое, — заметила сестра.

Я повернул обезьянку лицом к себе. Я смотрел в мерцавшие желтым светом глаза, и мне казалось, что она рассматривает меня. У нее были глубоко вырезанные ноздри, зубы обнажены в безобразной, наводящей страх ухмылке. Фигурка была очень гладкая и холодная. А эти глаза из хрусталя, смотревшие прямо на меня, излучали… да, они излучали зло.

Возможно, события последних суток расшатали мои нервы. Возможно, я просто слишком устал. Возможно, я был расстроен, что папы с мамой нет дома. Но скользило что‑то отвратительное, что‑то злое в маленьком белом черепе, в странных, сверкающих глазах, в застывшей обезьяньей ухмылке.

Какое‑то время я смотрел на нее как загипнотизированный. Потом почувствовал, что больше не могу, зажал обезьянку в кулаке и закрыл глаза. Странно, хотя я крепко ее сжимал, она оставалась холодной. Казалось, у меня в руке лежит кусочек льда. Я вернул ее Кэре. Она с отвращением взглянула на нее и бросила на ночной столик.

— Что это? Откуда это взялось?

Еще два вопроса, на которые я сегодня не мог ответить.

Несмотря на усталость, мне не спалось. Я лежал, наблюдая за игрой теней на потолке, и думал о Джин. Я вспоминал, как она сидела у меня на коленях, как мы целовались. Вспоминал запах и тепло ее тела. Мы как будто были в комнате одни, хотя там было полно народа.

И, конечно, я думал о родителях. Было непривычно сознавать, что их нет дома, что они не сидят у телевизора или не занимаются чем‑то еще. Не то чтобы я боялся, просто это было странно.

Я сожалел об утренней ссоре. Но, утешал я себе, это не моя вина. Переворачиваясь с боку на бок, я все подбирал новые аргументы в нашем споре.

Я взглянул на часы. Они показывали 1:42, а сна ни в одном глазу. Я встал и подошел к окну. Сам не знаю зачем. Может, надеялся увидеть подъезжающую машину родителей. Я выглянул во двор. Фонарь у крыльца заливал желтым светом лужайку, на которой дрожали причудливые тени. Стоял густой туман. Я с трудом мог разглядеть фонарь на другой стороне улицы. А начинавшийся дальше лес вообще тонул в серой мгле.

Я прижался к оконному стеклу. Оно приятно холодило мое разгоряченное лицо. Где‑то в лесу завыл какой‑то зверь. Ему вторил другой. Я прислушался. Это не было похоже на собачий вой.

Я вновь посмотрел в окно. Серый фургон стоял на том же месте — на противоположной стороне улицы.

Вой между тем становился все громче и, похоже, приближался.

И тут я заметил, как кто‑то бежит по лужайке к улице. Я тряхнул головой. Может, я все же засыпаю и мне это привиделось? Но нет. Это был Роджер. Я отчетливо видел его в желтом свете фонаря. Его коричневая куртка развевалась на ветру. Длинная тень легла поперек лужайки. Он бегом пересек улицу. Тут боковая дверь фургона отворилась, и чьи‑то две руки помогли Роджеру забраться внутрь. Дверь тут же закрыли.

— Что происходит? — прошептал я.

Вновь выглянул в окно. Все тот же туман, темный фургон без признаков жизни. Дрожащие тени на лужайке. Тьма стала еще более непроглядной.

Я почувствовал, что дрожу, и отошел от окна.

Что же это? Зачем Роджеру понадобилось наведываться в этот фургон глубокой ночью? С кем он там встречается?

Все еще ощущая дрожь, я направился к двери. Я решил разбудить Кэру. И тут мой взгляд упал на какой‑то предмет рядом с кроватью. Что‑то белело на ночном столике. Я двинулся туда, споткнулся и ударился мизинцем о ножку кровати.

— А‑а!

Я прыгал на одной ноге, ожидая, когда боль утихнет. Потом направился, чертыхаясь, к столику.

Это была голова обезьянки! Глаза из хрусталя сверкали еще сильнее в свете лампы. Ее зубы были по‑прежнему оскалены в насмешливой гримасе, словно она издевалась надо мной.

Неужели я принес ее к себе в комнату? Я этого не помнил. Впрочем, кроме меня, некому было это сделать. Я был очень уставшим, вот и забыл.

Я швырнул обезьянку на кровать и вновь подошел к окну. Фургон стоял на том же месте, не подавая признаков жизни. Роджер, видимо, по‑прежнему в нем.

Происходит что‑то странное, подумал я, чувствуя, что от сна не осталось и следа. Я решил воспользоваться отсутствием Роджера и осмотреть его комнату. Вдруг мне удастся найти ключ к разгадке его поведения. Сегодня он весь вечер вел себя странно, но его ночное посещение фургона — это уж слишком.

Натягивая рубашку, я все пытался найти разгадку. Может, он покупает наркотики? Да нет, это на него не похоже. Он слишком правильный. Я никогда не видел, чтобы он за вечер выпил больше полпинты пива. Так что это не наркотики.

Тогда что? Девушка?

Да, возможно, он встречается с девушкой. Хотя это тоже выглядит нелепо. Почему он не пригласил ее к себе? К тому же фургон стоит здесь уже много часов. Зачем бы Роджеру заставлять ее столько ждать?

Ясно, дожидался, пока Мы с Кэрой уснем. Что бы это ни было, он не хочет, чтобы мы знали. Но что же это?

Я направился по коридору к лестнице, ведущей на чердак. Под ногами скрипели половицы. У двери Кэры я остановился в нерешительности. Стоит ли ее будить? Решил, что не стоит. Я собирался лишь быстро осмотреть комнату Роджера — вдруг удастся найти что‑нибудь интересное, — а затем вернуться к себе. Остальное может подождать до утра. По крайней мере, хоть Кэра выспится.

Я уже шагнул на первую ступеньку лестницы, когда услышал сзади голос Роджера:

— Эй, Марк, ты куда?

Я повернулся. Коридор был освещен лишь тусклым светом ночника, который пробивался из‑под двери комнаты Кэры. Однако даже при слабом освещении были заметны капли пота на раскрасневшемся лице Роджера.

— Ты напугал меня, — прошептал я.

— Извини. Похоже, сегодня ночью я только и делаю, что всех пугаю.

На его лице не было и тени улыбки.

— Куда ты направлялся?

— Я… шел в ванную.

— Ванная в другую сторону.

Я соображал, что бы еще мне сказать.

— Послушай, а где ты был?

— Не мог заснуть, — ответил он, утирая пот с лица. — Наверно, перезанимался. Вот и решил немного пройтись, чтобы проветрить голову.

Он врал. Он ходил к фургону.

— На улице так тепло, — продолжал он. — Даже не верится, что ноябрь.

Он прошел мимо меня и стал быстро подыматься на свой чердак, как бы спеша скрыться от меня и моих вопросов.

— Спокойной ночи, — прошептал я.

Я не стал ловить его на лжи, не стал говорить, что видел, как он залезал в фургон. Я слишком устал и слишком во всем этом запутался. Я решил, что сначала расскажу все Кэре, а потом мы решим, что делать с Роджером. У меня теперь было к нему много вопросов. Они крутились у меня в мозгах, как белье в стиральной машине. Я почувствовал, что голова стала очень тяжелой. Я побрел в свою комнату и рухнул на кровать, даже не сняв рубашку. Потом все‑таки заснул и видел странные и тревожные сны.