Джонатан Келлерман - Голем в Голливуде

Восемь веков как-никак, еще бы не скопился хлам.

К Джейкобу вернулось равновесие, а с ним и отчуждение:

– Вам не приходила мысль устроить распродажу?

– Все самое ценное уже продано, – усмехнулся Петр. – Остались вещи послевоенной поры.

– Можно я сфотографирую? Мой отец большой поклонник Махараля.

Охранник вскинул бровь:

– Вот как?

– Можно сказать, фанат.

– Не знал, что у раввинов бывают поклонники.

– Бывают, среди других раввинов.

– А. Прошу.

Джейкоб достал камеру. Он сам не знал, зачем ему фотографии. Разве что Сэм получит доказательства визита сына на чердак – если снимки мусора могут что-то доказать.

– А что здесь было такого ценного? – спросил Джейкоб.

– Старые книги, рукописи. Еще письмо – единственный уцелевший автограф Махараля.

Джейкоб присвистнул:

– Серьезно?

– Да, – кивнул Петр. – Вот его бы сфотографировать для вашего отца, Джейкоб Лев.

– Наверное, оно в каком-нибудь государственном музее.

– К сожалению, нет. Письмо заполучил Бодлей.

Сердце скакнуло.

– Бодлианская библиотека.

– Да.

– В Оксфорде.

– Если нет другой, мне не известной. Что-то не так, Джейкоб Лев?

– Нет… ничего.

В молчании продирались дальше сквозь мусорную чащу. «Стоит сказать, что Оксфорд – альма-матер Реджи Череца? – раздумывал Джейкоб. – Вообще, это важно или нет?»

Петр перебил его мысли:

– Многие захваченные города нацисты сровняли с землей. Коммунисты тоже. Но Прагу не тронули. Знаете почему?

– Гитлер хотел превратить гетто в музей мертвой культуры. У коммунистов не было денег на уничтожение города.

– Это историки так говорят. Но есть и другая причина. Они боялись потревожить землю. Даже эти злодеи понимали, что погребенное здесь не стоит тревожить.

– Хм.

– Вы не верите, – сказал Петр. – Ладно. Яир тоже не верит.

– Я не совсем понимаю, во что я должен поверить.

Петр не ответил.

– Как письмо оказалось в Англии? – спросил Джейкоб.

– Тогдашний главный раввин отправил его на хранение вместе с рукописями. Провидческое решение, как выяснилось, потому что вскоре был погром: все что можно из синагоги выволокли и сожгли. – Петр протиснулся мимо разломанной кафедры. – Этот ребе, Давид Оппенхаймер, по крови немец, был заядлым книголюбом. Заняв здешнюю должность, в Ганновере он оставил на попечение тестя огромную библиотеку. После их смерти ганноверское и пражское собрания, включая письмо Махараля, объединили. Коллекция сменила нескольких хозяев, потом ее купила Бодлианская библиотека.

– Как-то жалко, что она далеко от родины.

– Честно говоря, так лучше, Джейкоб Лев. Это бесценные исторические документы. Мы бы не смогли заботиться о них как полагается. Одна страховка вдесятеро превышает наш годовой бюджет. Хотя, конечно, было бы неплохо на них взглянуть.

– Билет до Гатвика недорог. Тридцать фунтов. Я вот себе забронировал.

– Да, только я никогда не покидал Прагу.

– Что так?

– Раньше в капстраны не выпускали, потом я взялся охранять синагогу.

– Но выходные-то у вас бывают? Яир наверняка удержит форт.

Петр отодвинул трюмо – серебро облезло до оловянной основы.

– Добрались, – сказал он.

Расчищенный от мусора неширокий проход вдоль восточной стены подвел к двери, закрытой на железный засов. Уличный свет обрисовывал ее арочную форму.

– Можно? – спросил Джейкоб.

– Ну, раз надо, – помешкав, ответил Петр.

Джейкоб приналег на щеколду, неподатливую, да еще заржавленную. Дверь отворилась, проблеяв овцой. В глаза ударил ослепительный свет, окатило волной вечерней прохлады. Ухватившись за косяк, Джейкоб выглянул наружу.

– Осторожнее, – сказал Петр.

Джейкоб глянул вниз.

Пожарная лестница.

Булыжная мостовая.

Сток.

На Парижской улице – вереницы прохожих в розовой закатной подсветке: покупатели, влюбленные парочки и дочерна загоревшие отпускники, не ведающие, что с высоты за ними наблюдает око. Вспомнилось, как утром они с Яном стояли во дворе, а мимо прошагал человек с телефоном, их не заметивший.

Здесь ты будто невидимка.

Джейкоб качнулся, опьяненный свежим воздухом.

– Детектив, – окликнул Петр. – Осторожнее.

– Какая тут высота?

– Тридцать девять футов.

– И снаружи дверь не откроешь.

– Нет. Ну хватит, отойдите.

Но Джейкоб еще больше высунулся, упиваясь чудесной сладостью, что звала нырнуть в нее…

Он не упадет.

Он поплывет.

Он выпустил косяк.

Невероятной силы рука схватила его за шкирку, втянула внутрь и, шмякнув об стену, к ней пригвоздила.

– Стоять, Джейкоб. Пожалуйста.

Выпустив его, Петр быстро захлопнул и запер дверь на засов.

Джейкоб замер, потом сполз по стене; от внезапной темноты заломило глаза. Неудержимое желание выпрыгнуть угасло, его сменили страх, униженность и смятение. Еще чуть-чуть – и он бы подчинился зову. Джейкоб содрогнулся и закусил ноготь. Мысленным взором он видел, как навстречу несется булыжная мостовая.

Петр присел перед ним на корточки:

– Что случилось?

А как ты, блин, думаешь? У меня крыша поехала.

Джейкоб помотал головой.

– Джейкоб. Пожалуйста, скажите, о чем вы подумали?

– Не знаю. Не понимаю, что на меня нашло. Просто я… не знаю.

– О чем вы подумали?

– Ни о чем. – Усилием воли Джейкоб пытался сдержать озноб. – Все в порядке. Наверное, усталость… я стоял там и…

– И что?

– И ничего. Я оскользнулся, ясно? Руки потные. Сейчас все хорошо, спасибо. Извините. Спасибо. Я правда не знаю, что на меня нашло.

– Вы не виноваты. – Петр печально улыбнулся. – Это место действует непредсказуемо. Теперь мы знаем, как оно действует на вас.

Джейкоб подавил новый приступ дрожи. Черта с два он поддастся какому-то месту. Отвергнув помощь, Джейкоб встал, ухватившись за неструганую балку.

– Я так понимаю, вы увидели все, что хотели, – сказал Петр.

– Ну, если только покажете, где прячете голема.

Ответная улыбка была отражением его собственной кислой ухмылки.

– Приготовьтесь к разочарованию, – сказал Петр.

Свернув, расчищенная тропа закончилась перед прямоугольной громадиной, замершей в тени.

Десять футов высотой, толщиной как два человека, она покоилась под заплесневелым саваном, туго перехваченным веревками. Домовина великана.

Поставив лампу на пол, Петр стал развязывать бечевки. Одна за другой они свалились, и наконец он сдернул покрывало; одним шумным выдохом из Джейкоба вытекло напряжение, и лишь тогда он заметил, что затаил дыхание, что мозг съежился в ожидании чудища, которое все на своем пути сокрушит, окрашивая ужасом.

Джейкоб рассмеялся.

– Вы ожидали чего-то другого.

– По правде, да.

На колченогих лапах раскорячился грубо сработанный нелакированный шкаф – достояние блошиного рынка. Одной дверцы не было; внутри глубокие полки, усеянные странными мелкими дырками. Боковины и задняя стенка тоже дырявые.