Джонатан Келлерман - Голем в Голливуде

Хаос в квартире уже стал привычным, и восстановленный порядок обескураживал. Джейкоб торопливо побросал вещи в спортивную сумку. Закинув ее на одно плечо, а рюкзак на другое, Найджел пошел к машине. Джейкоб подскакал к стеллажу, где лежали инструменты. Скребки, лопатки, резак, набор ножей.

Не хватало одного ножа. Самого большого.

В дверях возник Найджел:

– Можем ехать?

– Поехали к черту.

Через дорогу припарковался белый фургон.

ШТОРЫ И НЕ ТОЛЬКО – СКИДКА НА МЫТЬЕ ОКОН.

За рулем сидел чернокожий незнакомец, такой рослый, что его голова целиком не вмещалась в рамку окна. На Джейкоба он, казалось, и не глядел, однако вскинул руку, когда тот, отъезжая от дома, ему помахал.

Сэм заявил, что будет спать на раздвижном диване, а кровать уступит Джейкобу. Еще больше он удивил сына, вручив ему пульт от новенького телевизора с плоским тридцатидюймовым экраном.

– Когда это ты сподобился?

– Я не ретроград.

– Ты же ненавидишь телевизоры.

– Будешь спорить или смотреть?

Через сорок восемь часов организм избавился от барбитуратов и наступила ломка.

На раскладном стуле Сэм сидел подле Джейкоба и болезненно морщился, глядя на сына. Джейкоба колотило и прошибало потом.

– Надо вернуться в больницу, – сказал Сэм.

– Н-ни… з-за что.

– Прошу тебя, Джейкоб.

– Н-надо п-пере… терпеть.

Руки так тряслись, что Джейкоб не мог приладить тфилин.

– Не стоит, если это ради меня, – сказал Сэм.

– Будешь спорить, – еле выговорил Джейкоб, – или поможешь?

Сэм зашел в изголовье кровати и, нагнувшись, придержал его руки, помогая ровно закрепить ремешки. От колючей отцовой щеки пахло душистым мылом, и Джейкоб остро почуял стоялую вонь своего немытого тела.

– Извини, – промямлил он.

Сэм ласково шикнул и тихо рассмеялся, прилаживая головной тфилин.

– Что? – спросил Джейкоб.

– Я вспомнил, как ты впервые их надел. – Сэм сдвинул коробочку левее. – На тебе они казались ужасно большими. Все, разговоры закончили.

Откинувшись на подушку, Джейкоб осилил главные благословения сокращенной службы, а потом молитвенник выскользнул из его рук.

Сэм осторожно приподнял ему голову и развязал тфилин. Затем снял с руки второй. Смочил полотенце и положил сыну на лоб, где кожаная коробочка оставила красный след.

Понемногу тремор стих, уступив место приступам тупой головной боли и бессилья, предвестникам хандры, эмоциональной тошноты в пандан к физической. Похоже, Сэм чуял эту угрозу, ибо как мог отвлекал сына праздной болтовней и нескончаемым потоком загадок и каламбуров.

Джейкоб сомневался, что словесные игры отразят полномасштабную атаку депрессии, однако невольно подпадал под обаяние Сэма, взбудораженного тем, что в кои-то веки не принимает, но сам проявляет заботу. Самодостаточность отца, о чьей настоящей жизни Джейкоб уже давно ничего не знал, на многое открывала глаза.

Сэм сновал в кухню и обратно, приносил сэндвичи с тунцом, питье и лед, а потом шаркал в ванную, чтобы освежить компресс и ополоснуть рвотное ведро.

Джейкоб понимал, что телевизор куплен специально для него, и пытался выразить признательность, выбирая программы, которые могли быть интересны отцу, – спорт и новости. Вдвоем они сокрушались, что «Лейкерс» так рано вылетел из турнира, и смотрели бейсбол, отключив комментатора. Когда Джейкоб задремывал, Сэм читал. Через неделю Джейкоб, набравшись сил, позвонил Вольпе, Бэнд и Флоресу – сообщил им хорошую новость. Грандмейсону не позвонил. Пускай сам узнаёт.

Когда Джейкоб достаточно окреп, они стали выходить на долгие медленные прогулки (темп задавала свербящая боль в ноге), со временем – трижды в день. Многие окрестные обитатели здоровались с Сэмом. Рыхлая дама, которая выгуливала пару внуков-неслухов, молодой папаша, толкавший охромевшую коляску. Казалось, все эти люди безмерно благодарны Сэму за то, что своим существованием он облегчал бремя их жизни. Джейкоб вспоминал Эйба Тайтелбаума, величавшего Сэма ламедвавником.

В четверг вечером на углу Аэродром-стрит и Пройсс мимо промчалась девушка на велосипеде:

– Здрасьте, мистер Лев.

Сэм вскинул руку.

– Ты популярен, – сказал Джейкоб.

– Все любят клоунов, – ответил Сэм.

Казалось, его это ничуть не тяготит. Джейкоб знал, что отец не позерствует. Если мнишь себя ламедвавником, ты не ламедвавник. Стало быть, в тебе нет должного смирения. Но самое главное – ламедвавник не осознаёт груза своей ответственности, ибо в противном случае он мгновенно рухнет под тяжестью мировой скорби, которую призван нести.

Джейкоб оглянулся на велосипедистку, мотавшую конскими хвостиками:

– А кто это был?

– Откуда я знаю? Я же слепой.

Свернули на Аэродром-стрит.

– Помнишь наши утренние воскресные уроки? – спросил Джейкоб.

– Конечно, помню.

– Интересно, чем ты думал, выбирая темы.

– А что такое?

– Мне было шесть, когда ты рассказал о смертной казни.

– В чисто юридическом аспекте.

– Вряд ли первоклашка это понимает.

– Хочешь сказать, я изуродовал тебе жизнь?

– Вовсе нет. С этим я справился сам.

На Робертсон-бульваре вывеска «7-Одиннадцать», в сумерках полыхавшая оранжевым и зеленым, распалила тоску по бурбону и нитратам.

– Пошли обратно, – сказал Джейкоб. – Тут слишком шумно.

– Конечно. Ты подустал?

– Еще пару кварталов.

Пошли на восток.

– Можно еще вопрос, абба?

Сэм кивнул.

– Когда ты женился на маме, ты знал, что она больна?

Сэм молчал.

– Извини, – сказал Джейкоб. – Можешь не отвечать.

– Я не сержусь, просто думаю, как лучше сказать.

Некоторое время шагали молча.

– Давай иначе сформулируем вопрос. Если б можно было вернуться назад, я поступил бы так же? Ответ: да, несомненно.

– Даже зная, что с ней произойдет?

– Женишься на той, какая она сейчас, а не какой будет.

В тишине костыли Джейкоба стучали по тротуару.

Жить внутри или вовне своих впечатлений.

Нелегкий выбор.

Нелегко решить: выбор-то подлинный или мнимый?

– Я боюсь, то же самое будет со мной, – сказал Джейкоб. – Кажется, уже началось.

– Ты другой человек.

– Но ведь не заговоренный.

– Нет.

– Тогда почему ты так уверен?

– Потому что знаю тебя, – ответил Сэм. – Знаю, из чего ты сделан.

Темнело.

– Я вот подумал, – сказал Джейкоб, – может, нам возобновить наши уроки?

– Что ты хочешь изучать?

– Не знаю. Выбери что-нибудь интересное. Как только вернусь на службу, меня завалят работой, поэтому аккуратного посещения не гарантирую. Но я готов, если ты готов.

– Охотно, – сказал Сэм. – Весьма.

Бульвар Ла Синига, столпотворение машин. Свернули на запад. Уже через двадцать минут были дома. Сэм не особо устал; выходит, они обрели согласованный ритм. Пусть даже на время.