Федор Сологуб - Стихи о вампирах (сборник)

И ты отделишь от волос
Одну из золотистых кос,
И унесешь в воспоминанье
Невыразимого страданья:
Ведь в знак любви всегда с собой
Носил ты локон золотой.
Когда с кровавыми устами,
Скрежеща острыми зубами,
В могилу с воем ты придешь,
Ты духов ада оттолкнешь
Своею страшною печатью
Неотвратимого проклятья.

В те дни, когда крылатых фей отряды
Еще не возмутили мир Эллады,
Не распугали нимф в глуши зеленой;
Когда державный скипетр Оберона,
Чье одеянье бриллиант скреплял,
Из рощ дриад и фавнов не изгнал, —
В те дни, любовью новой увлеченный,
Гермес покинул трон свой золоченый,
Скользнул с Олимпа в голубой простор
И, обманув Зевеса грозный взор,
Спасительными тучами сокрытый,
Унесся к берегам священным Крита.
Пред нимфой, обитавшей там в лесах,
Все козлоногие склонялись в прах;
У ног ее, вдали от волн, тритоны
Жемчужины роняли истомленно.
По тайным тропам, близ ее ручья,
Где плещется прохладная струя,
Столь щедрые являлись приношенья,
Что равных нет в ларце воображенья.
«О, что за мир любви подвластен ей!» —
Гермес воскликнул; тотчас до ушей
От пят крылатых жар проник небесный;
Лилейных раковин извив чудесный
Зарделся розой в завитках златых,
Спадавших прядями до плеч его нагих.
К лесам и долам островного края,
Цветы дыханьем страсти овевая,
Он устремился – у истоков рек
Найти возлюбленной невидимый ночлег.
Но нет ее нигде! Под тенью бука
Остановился он, охвачен мукой,
Ревнуя деву и к лесным богам,
И к яворам, и к вековым дубам.
Донесся до него из темной чащи
Печальный голос, жалостью томящей
Отзывчивое сердце поразив:
«О если б, саркофаг витой разбив,
Вновь во плоти, прекрасной и свободной,
Могла восстать я к радости природной
И к распре огненной уст и сердец!
О горе мне!» Растерянный вконец,
Гермес бесшумно бросился, стопами
Едва касаясь стебельков с цветами:
Свиваясь в кольца яркие, змея
Пред ним трепещет, муки не тая.

Казалось: узел Гордиев пятнистый
Переливался радугой огнистой,
Пестрел как зебра, как павлин сверкал —
Лазурью, чернью, пурпуром играл.
Сто лун серебряных на теле гибком
То растворялись вдруг в мерцанье зыбком,
То вспыхивали искрами, сплетясь
В причудливо изменчивую вязь.
Была она сильфидою злосчастной,
Возлюбленною демона прекрасной
Иль демоном самим? Над головой
Змеиною сиял созвездий рой
Убором Ариадны, но в печали
Ряд перлов дивных женские уста скрывали.
Глаза? Что оставалось делать им? —
Лишь плакать, плакать, горестно немым:
Так Персефона плачет по полям родным.
Отверзся зев змеи – но речи, словно
Сквозь мед, звучали сладостью любовной,
В то время, как Гермес парил над ней,
Как сокол над добычею своей.
«Гермес прекрасный, юный, легкокрылый!
Ты мне привиделся во тьме унылой:
На троне олимпийском, средь богов,
В веселии торжественных пиров,
Задумчиво сидел ты, не внимая
Напевам Муз, когда струна златая
Дрожала нежно: горестью томим,
Пред Аполлоном был ты нем и недвижим.
Во сне моем спешил ты на свиданье:
Подобен утру, в алом одеянье
Стрелою Феба тучи пронизав,
На критский берег ты летел стремглав.
Ты встретил деву, вестник благородный?»
Гермес – над Летой светоч путеводный —
Змею тотчас же пылко вопросил:
«Посланница благая вышних сил!
Венец, извитый с дивным совершенством!
Владей, каким возжаждется, блаженством,
Скажи мне только, где она таит
Свое дыханье!» – «Клятва пусть скрепит
Посул, произнесенный Майи сыном!»
«Я кадуцеем поклянусь змеиным, —
Вскричал Гермес, – тиарою твоей!»
Легко его слова летели меж ветвей.
Чудесная змея проговорила:
«О нежный бог, твоя любовь бродила,
Вольна как ветр, по долам и лесам,
Невидима завистливым очам.
Незримо странствуя по тропам мшистым,
Она в потоке плещется сребристом;
С дерев, склоненных у прозрачных вод,
Невидимой рукой срывает плод.
Волшебный дар мой – красоте защита:
Моими чарами она укрыта
От похоти Силена, от лихих
Забав сатиров в зарослях глухих.
Истерзанная страхами богиня
Скиталась бесприютно, но отныне,
Магической росой умащена,
От домогательств жадных спасена.
Среди дубрав – повсюду, где угодно —
Ей дышится отрадно и свободно.
Исполни свой обет, Гермес, – и ты
Узришь ее желанные черты!»
Бог, страстью очарован, уверенья
Возобновил – и жаркие моленья
Ласкали слух змеи, как горние хваленья.
Она главу Цирцеи подняла,
Зардевшись пламенем, произнесла:
«Я женщиной была – позволь мне снова
Вкусить восторги бытия земного.
Я юношу коринфского люблю:

О, дай мне женщиной предстать пред ним, молю!
Дыханием я твой овею лик —
И нимфу ты увидишь в тот же миг».
Гермес приблизился, сложив крыла;
Змея его дыханьем обожгла —
И нимфа им предстала, словно день, светла.
То явь была – иль сон правдивей яви?
Бессмертен сон богов – и в долгой славе
Текут их дни, блаженны и ясны.
Гермес одно мгновенье с вышины
Взирал на нимфу, красотой сраженный;
Ступил неслышно на покров зеленый —
К змее, без чувств застывшей, обернулся,
Жезлом извитым головы коснулся.
Потом, исполнен нежности немой,
Приблизился он к нимфе молодой.
Ущербную луну напоминая,
Пред ним она потупилась, рыдая;
Склонилась, как свернувшийся бутон
В тот час, когда темнеет небосклон;
Но бог ее ладони сжал любовно:
Раскрылись робкие ресницы, словно
Цветы, когда, приветствуя восход,
Они жужжащим пчелам дарят мед.
Исчезли боги в чаще вековечной:
Блаженство лишь для смертных быстротечно.

Змея меж тем меняться начала:
Кровь быстрыми толчками потекла
По жилам; пена, с жарких губ срываясь,
Прожгла траву; от муки задыхаясь,
Она взирала немо – и в глазах
Сухих, забывших о благих слезах,
Метались искрами страдание и страх.
Изогнутое тело запылало
Окраской огненной, зловеще-алой;
Орнамент прихотливый скрылся вдруг —
Так лава затопляет пестрый луг;
Исчез узор серебряно-латунный;
Померкли звезды и затмились луны;
Погас наряд диковинно-цветной
И пепельной застлался пеленой;
Совлекся медленно покров лучистый:
Сапфиры, изумруды, аметисты
Растаяли, тускнея, и одна
Осталась боль – уродлива, бледна.
Мерцала диадема еле зримо —
И вот, во тьме дубрав неразличима,
Слилась с туманом; слабый ветерок
Развеял возглас: нежен и далек,
«О Ликий, Ликий!» – над пустой равниной
Пронесся он и смолк за дальнею вершиной.

Куда исчезла Ламия? Она,
Вновь во плоти прекрасной рождена,
На полпути к Коринфу, где полого
Ведет с кенхрейских берегов дорога
К холмам крутым, свергающим ручьи —
Святые пиэрийские ключи —
У кряжа горного (грядой отвесной
Он тянется, туманной и безлесной)
Вплоть до Клеонии, на самый юг.
Там опустилась Ламия на луг —
И, слыша в роще быстрое порханье,
Среди нарциссов затаив дыханье,
Склонилась над прудом – узнать скорей,
Пришло ли избавленье от скорбей.