Мария Унт - Дар

Он также раздобыл мне новые документы. Теперь я значилась тридцатилетней Джейн Паркер из Арканзаса. В соответствии с легендой я ехала в Европу, точнее – во Францию в качестве медсестры. Нужно отдать должное мистеру Кингу – он позаботился обо всех документах, справках и остальных бумагах, что могли мне понадобиться. Судно, на котором я отплывала во Францию, везло в Европу медикаменты и провизию – помощь странам, пострадавшим от войны. Помимо меня, на борту находилось еще около двадцати девушек и женщин, ехавших на фронт помогать раненым, и десять докторов, отправившихся в путь с этой же целью. Я не знаю, являлись ли эти люди в действительности медсестрами и врачами или, как и я, направлялись в Европу по только им известным причинам.

Каюту со мной делили еще три девушки, сразу нашедшие друг с другом общий язык. Чтобы не вызывать подозрений, я иногда проявляла интерес к их беседам. В остальное же время я еще и еще раз обдумывала план, который предложил мне Кинг.

Приехав во Францию, я попробую добраться до Парижа. Со справками и деньгами, спрятанными под подкладкой чемодана, я надеялась, это пройдет более-менее гладко. В Париже я найду месье Генура, знакомого Кинга. Он передаст мне деньги, которые понадобятся в дальнейшем, а также новые документы. Было бы глупо везти все это с собой: меня могли обыскать, и, обнаружив бумаги, посчитали бы шпионкой. В таком случае я точно не смогу помочь Ясмин и ее семье.

По документам я стану немкой. (Мой немецкий был на хорошем уровне, но все же чувствовался небольшой акцент, поэтому мистер Кинг предложил говорить, что я выросла не в Германии, а в Канаде). Из Парижа я должна отправиться в Швейцарию, оттуда – в Австрию и, наконец, – в Венгрию.

Я надеялась, что на весь этот путь у меня уйдет несколько дней, если окажется возможным движение на поездах. Все и так занимало слишком много времени. Времени, которое могло стоить Ясмин и ее детям жизни. Таким образом, в Венгрию я, наверное, приеду в середине апреля. Главное – узнать, куда их отправили.

Конечно, план не выглядел идеальным и мог провалиться уже во Франции, но все же стоило попытаться.

Однажды ночью, когда девушки уже спали, я лежала без сна и размышляла о своей жизни. Потеря Джона должна была разрывать мое сердце, но я почему-то не чувствовала ничего, кроме облегчения. Конечно, я не хотела его смерти, но за долгие годы я впервые почувствовала себя свободной. Если бы Джон был жив и узнал о Ясмин, то никогда бы не позволил мне отправиться в Европу. Возможно, это и выглядело безумным, как говорил мистер Кинг, но это было мое безумие, добровольное и отчаянное. Оказавшись на корабле, я наконец-то обрела независимость. Мне не требовался никакой макияж, никакие прически и строгие платья. Я могла быть самой собой. Поэтому за день до отплытия я отрезала свои длинные волосы. Теперь они не развивались на ветру, а аккуратно обрамляли мое лицо, на которое я больше не накладывала толстый слой грима. На вид мне было лет двадцать пять, по паспорту – тридцать, а на самом деле – сорок шесть лет. Я замечала, что отличаюсь от остальных пассажиров, и не столько из-за своей отчужденности, сколько из-за другого взгляда на вещи и мир. Иногда я не могла понять: это мир изменился вокруг меня или же дело во мне? Время тронуло мое сердце и душу, но не тело.

Я часто ловила на себе любопытные взгляды молодых матросов и докторов, но всегда сторонилась их. Мне был непонятен интерес этих людей, особенно врачей, ехавших на войну. Веселый щебет медсестер тоже меня удивлял, – многие из этих девушек больше не вернутся домой, не обнимут своих матерей, не выйдут замуж, не родят детей. Но их, казалось, это вовсе не заботило. Они считали себя патриотками своей страны и народа. Не видя людских страданий, не зная, что такое смерть и потери, они наивно думали о войне, как о неком романтическом приключении. Иногда мне хотелось развеять их мечты и сказать, что никакого прекрасного принца в конце не будет и никто не спасет их в случае опасности. Но потом я ловила себя на мысли, что, возможно, слишком отстала от времени или слишком абстрагировалась от жизни и не понимаю чего-то. Как бы то ни было, я чувствовала себя чужой на корабле: меня не интересовало, когда закончится война и кто в ней виноват, я хотела спасти Ясмин и ее семью, после чего отправиться в Англию, найти отца и уговорить Марка уехать со мной. Я с трудом представляла себе, как это можно осуществить, но была уверена, что смогу придумать что-нибудь. Часть денег Джона лежала в швейцарских банках, и я рассчитывала, что деньги сыграют наиважнейшую роль в моем плане. Конечно, это не касалось Марка, но и брата я сумею уговорить. В крайнем случае, я смогу увезти его дочь и жену.

Я не боялась возвращаться в Великобританию – подозревала, что про меня все давно забыли, а сам Энтони, возможно, мертв или же покинул страну. О возможности встретить кого-то из его бандитов я даже и не думала. Я почти не изменилась с того времени, когда была пленницей Энтони. Это могло сыграть мне на руку. Даже если кто-нибудь из его людей увидел бы меня и узнал, он бы не поверил своим глазам. Я ведь должна была состариться и выглядеть по-другому.

Дни на корабле тянулись удивительно долго. Каждый час мог стать решающим для Ясмин, и медлить я не могла. Когда наконец мы без всяких происшествий прибыли во Францию, я почти что сбежала по трапу. Я жаждала начать действовать незамедлительно.

Думаю, мы с вами все же ограничены во времени, и мой рассказ о том, как я добралась до Венгрии, узнала, куда отправили Ясмин, и последовала за ней в Аушвиц, займет слишком много времени. Скажу лишь, что я не предполагала, с какими трудностями и ужасами мне придется столкнуться. Знай я наперед, что творилось в Европе на самом деле, я, возможно, отказалась бы от своего намерения ехать туда и провела бы это время в безопасности в Америке.

После того как я сошла на французский берег, у меня ушло около двух недель, чтобы через Париж добраться до Венгрии, еще несколько дней – чтобы узнать, где находилась Ясмин, и несколько дней – чтобы добраться до лагеря, где содержались она и ее семья. Все мои попытки добраться до Венгрии быстрее ничем не закончились. За это время меня несколько раз ранило. Не могу описать того ужаса, который я ощутила после первого ранения. Мне не было страшно и больно, я страдала из-за того, что теряю время. Драгоценное время, которое решает все. Но, к счастью, как и тогда, на реке, раны быстро затягивались, и уже через пару часов я чувствовала себя как новенькая. Правда, по сравнению с прошлыми ранами, эти заживали на мне гораздо быстрее и места заживления не так горели огнем, как раньше, да и ощущение голода после моего выздоровления казалось не таким сильным. Наверное, с возрастом мои способности к регенерации улучшились. По крайней мере, это являлось единственным объяснением, которое я тогда смогла найти.