Роберт Стивенсон - Алмаз раджи (сборник)

– Я вижу, вы опытный сердцеед, – с улыбкой проговорила она, – если заставляете ждать себя. Но я твердо решила увидеться с вами.

Уж если женщина настолько увлечена, что первой делает шаг навстречу, то совершенно ясно, что она отбросила стыдливость и мелочное самолюбие.

Сайлас был ошеломлен могучими формами своей очаровательной корреспондентки, а также внезапностью, с какой она на него обрушилась. Впрочем, держалась она так просто и непринужденно, что вскоре и он стал чувствовать себя с ней совершенно естественно. Она была очень любезна и мила, вызывала его на острословие и до упаду смеялась его шуткам. Таким образом, в предельно короткий срок с помощью комплиментов и пунша ей удалось внушить ему, что он страстно влюблен, и, больше того, вырвать у него признание в глубоких чувствах.

– Увы, – проговорила она. – Несмотря на счастье, которое я испытываю, услышав ваше признание, мне следовало бы проклинать эту минуту. До недавнего времени я страдала одна, а теперь, мой бедный мальчик, нам придется страдать вместе. Я не свободна и не смею позвать вас прийти ко мне, так как за мной ревниво следят. Я, пожалуй, старше вас, – продолжала она, – и вместе с тем гораздо слабее! И хоть я ничуть не сомневаюсь в вашей отваге и решимости, мне придется в наших же интересах руководствоваться своим знанием жизни. Где вы живете?

Сайлас сообщил, что живет в меблированных комнатах, и назвал улицу и номер дома. Дама задумалась, словно решая непростую задачу.

– Хорошо, – сказала она наконец. – Вы, конечно, будете верны мне и послушны, не так ли?

Юноша горячо заверил ее в своей преданности.

– В таком случае завтра, – продолжала она с многообещающей улыбкой, – оставайтесь дома в течение всего вечера. Если к вам придет кто-нибудь из ваших знакомых, выпроводите его под любым предлогом. Двери у вас в доме запирают, скорее всего, в десять? – спросила она.

– В одиннадцать, – уточнил Сайлас.

– В четверть двенадцатого, – продолжала дама, – выйдите из дома. Попросите отпереть вам дверь и ни в коем случае не вступайте ни в какие разговоры с привратником, это может испортить все дело. Ступайте прямо на угол Люксембургского сада и Больших Бульваров; там вы найдете меня. Прошу вас в точности исполнить все, что я говорю, и запомните: если вы ослушаетесь меня даже в мелочи, это навлечет ужасные беды на несчастную женщину, которая виновна лишь в том, что, едва увидев вас, она полюбила.

– Не вижу никакого смысла во всех этих предосторожностях, – легкомысленно заметил Сайлас.

– Ну вот, вы уже начинаете относиться ко мне свысока! – воскликнула дама, ударив его веером по руке. – Терпение, мой друг, терпение, всему свое время. Женщина любит, чтобы ей повиновались, хотя потом сама начинает находить удовольствие в повиновении. Ради бога, сделайте, как я вам велю. Впрочем, – прибавила она с видом человека, который вдруг вспомнил что-то важное, – я придумала гораздо лучший способ избавиться от непрошенных гостей. Скажите портье, чтобы он никого к вам не пускал, кроме человека, который, возможно, придет, чтобы получить с вас старый долг; причем произнесите это с некоторым волнением, словно страшитесь визита этого кредитора, и так, чтобы ваши слова прозвучали как можно убедительнее.

– Я полагаю, что сам в состоянии избавиться от непрошенных гостей, – слегка задетый за живое, сказал Сайлас.

– Но я хочу, чтобы все было сделано именно так, – холодно произнесла дама. – Я знаю вас, мужчин, вам дела нет до репутации женщины!

Сайлас покраснел и опустил голову. Он и в самом деле был бы не прочь похвастаться новым знакомством перед приятелями.

– А главное, – прибавила дама, – не вступайте ни в какие посторонние разговоры с портье.

– Почему вы придаете этому такое значение? – спросил он.

– Сначала вы не находили смысла и в других моих распоряжениях, а теперь сами убедились, что они весьма важны, – отвечала дама. – Поверьте мне, и это тоже очень важно; со временем вы все поймете. И как я могу верить в вашу любовь, если вы на первом же свидании отказываете мне в совершенных пустяках?

Сайлас, окончательно запутавшись, пустился в объяснения и извинения. Тем временем его собеседница взглянула на часы и, всплеснув руками, вскрикнула:

– О господи, как уже поздно! Я не могу терять ни минуты! Увы, какие же мы, бедные женщины, рабыни! Как я ужасно рискую ради вас!

Затем, еще раз повторив свои инструкции, сопроводив их ласковыми словами и многообещающими взорами, она простилась с молодым американцем и исчезла в толпе.

Весь следующий день Сайлас едва не лопался от важности; теперь он был уверен, что его новая возлюбленная – как минимум графиня. С наступлением вечера он в точности исполнил все ее указания и в назначенный час стоял на углу Люксембургского сада. Там, однако, никого не было. Он прождал добрых полчаса, заглядывая в лица всех проходивших мимо женщин, обошел сад вокруг, но нигде не обнаружил прелестной графини, готовой броситься к нему в объятия. В конце концов, до крайности огорченный, он отправился домой. По пути ему вспомнились слова, которые мадам Зефирин произнесла, обращаясь к белокурому молодому человеку, и ему стало как-то особенно неловко.

«Странное дело, – подумал он, – ну почему все должны что-то врать нашему портье?»

Он позвонил, дверь отворилась, и портье в шлепанцах и ночном колпаке вышел, чтобы посветить ему фонарем на лестнице.

– Что, ушел он? – спросил портье.

– Он? Кого вы имеете в виду? – с излишней резкостью спросил Сайлас, так как был не в духе из-за несостоявшегося свидания.

– Я почему-то не заметил, как он выходил, – продолжал портье. – Надеюсь, что вы с ним расплатились. У нас не жалуют постояльцев, к которым вечно шляются кредиторы.

– Да что, черт побери, вы несете? – раздраженно спросил Сайлас. – Я ни слова не понимаю!

– Я говорю о том симпатичном молодом блондине, который должен был явиться к вам за деньгами. О нем и речь. Вы же сами приказали мне больше никого не пускать!

– Но ведь он, разумеется, и не приходил! – отвечал Сайлас.

– Выходит, глаза меня подвели, – подмигнул портье.

– Вы просто дерзкий наглец! – возмутился Сайлас и, чувствуя, что готов выйти из себя и натворить глупостей, помчался наверх.

– Так вам не надо посветить? – крикнул вслед портье.

Но Сайлас только прибавил шагу и остановился только на площадке седьмого этажа перед собственной дверью. Там он постоял с минуту, переводя дух, томимый каким-то смутным предчувствием, больше того – просто побаиваясь входить. Но когда он распахнул дверь и увидел, что в комнате совершенно темно и, судя по всему, пусто, из его груди вырвался вздох облегчения. Теперь он наконец-то был дома, в полной безопасности!