Роберт Стивенсон - Алмаз раджи (сборник)

Сайлас тут же дал себе зарок, что это было его первым и последним приключением. Спички лежали на столике у кровати, и он стал пробираться туда наощупь. Тяжелое предчувствие снова овладело им, и он даже обрадовался, когда первое препятствие, на которое он наткнулся, оказалось всего лишь стулом. По расположению слабо мерцавшего во мраке окна он догадывался, что находится у самой кровати. Чтобы добраться до столика, оставалось только благополучно миновать ее.

Молодой человек протянул руку, нащупал покрывало – а вместе с ним нечто вроде человеческой ноги. Сайлас тотчас отдернул руку, словно обжегшись, и замер, как изваяние.

«Что это? Что это может значить?» – лихорадочно пронеслось у него в голове.

Он стал прислушиваться, но не смог уловить звуков дыхания. Еще раз, сделав над собой сверхчеловеческое усилие, он коснулся кончиками пальцев покрывала и в ужасе отпрянул. На его постели что-то лежало! Но что именно, он не знал.

Прошло несколько секунд, прежде чем Сайлас рискнул пошевелиться. Затем он инстинктивно бросился к спичкам и, отвернувшись от постели, зажег свечу. Только когда она разгорелась, он медленно повернулся, чтобы взглянуть на то, что так его напугало, и увидел то, что больше всего боялся увидеть.

Покрывало было тщательно натянуто на подушки, но под ним отчетливо обрисовывалась фигура неподвижно лежащего человека. Откинув трясущейся рукой покрывало, Сайлас обнаружил под ним того самого белокурого молодого человека, которого видел накануне в Баль-Булье. Невидящие глаза юноши были широко раскрыты, лицо распухло и почернело, у ноздрей запеклись две тонкие струйки крови.

Сайлас непроизвольно вскрикнул, выронил свечу и рухнул на колени перед кроватью.

Он очнулся от оцепенения только тогда, когда послышался осторожный стук в дверь комнаты. Вмиг ему вспомнилось все, что с ним произошло, и пока он сообразил, что лучше бы никого не пускать в комнату, уже было поздно. Дверь приоткрылась, и в нее заглянул доктор Ноэль, держа в руке лампу, освещавшую его длинное бледное лицо. Затем англичанин отворил ее полностью и вошел.

– Мне послышался какой-то крик, – начал доктор. – Я подумал, что вам стало дурно, и решил предложить свою помощь.

Сайлас, с отчаянно бьющимся сердцем и горящим лицом, стоял между доктором и постелью, но не мог произнести ни слова.

– У вас темно, – продолжал доктор, – но вы явно и не собирались ложиться. Вам непросто будет убедить меня, что все в порядке, да и по лицу вашему я вижу, что вам нужен или врач, или друг. Верно? Позвольте ваш пульс, это самый верный показатель состояния сердца.

Он шагнул к Сайласу, попятившемуся от него, и хотел было взять его запястье, но в это мгновение нервы юного американца не выдержали страшного напряжения. Он лихорадочным движением отстранил доктора и, рухнув на пол, разразился мучительными рыданиями.

Как только доктор Ноэль обнаружил труп на постели, лицо его потемнело. Он мигом вернулся к двери, которую оставил открытой настежь, поспешно запер ее и дважды повернул ключ в замке.

– Встаньте, – сурово обратился он к Сайласу, – сейчас не время давать волю чувствам. Что вы натворили? Каким образом тело оказалось у вас в комнате? Отвечайте прямо, потому что я тот человек, который может оказаться вам полезен в такую минуту. Не думаете ли вы, что я помчусь доносить? Чепуха, это мертвое тело на вашей постели неспособно поколебать то расположение, которое я почувствовал к вам, едва увидев вас впервые. Вы просто неопытный юноша! Та жестокость, с какой слепой закон относится к подобным проступкам, не имеет никакого отношения к дружеским чувствам… Встаньте, Сайлас, – повторил доктор, – и запомните: добро и зло – пустая химера; только рок управляет нашей жизнью. И что бы ни случилось, рядом с вами всегда будет человек, готовый помочь!

Ободренный такими словами, Сайлас взял себя в руки и прерывающимся голосом начал отвечать на вопросы доктора. Мало-помалу он поведал ему все, как было на самом деле, опустив, однако, подслушанный им разговор между принцем и полковником Джеральдином, который и самому ему показался смутным и невнятным. Откуда юноше было знать, что эти несколько фраз имеют самое прямое отношение к его несчастью!

– Увы, – воскликнул доктор Ноэль, – или я заблуждаюсь, или вы по чистой случайности оказались в руках у самых отъявленных злодеев Европы! Бедный юноша, в какую опаснейшую ловушку угодили вы по собственной неопытности! Опишите мне этого человека, этого англичанина, которого вы видели дважды и которого я считаю душою всего этого заговора. Каков он с виду?

Однако Сайлас, несмотря на свое необузданное любопытство, не отличался наблюдательностью, и по его описанию не так-то просто было опознать кого-либо.

– Я бы ввел уроки наблюдательности в каждой школе! – сердито проворчал доктор. – Зачем нам эти дары – зрение и связная речь, если мы не можем запомнить черты лица врага? Я знаком со всеми бандитскими шайками Европы и, зная, с кем мы имеем дело, мог бы точно сказать, каким оружием нам следует воспользоваться, чтобы защитить вас. В будущем постарайтесь развить в себе наблюдательность, молодой человек; когда-нибудь она вам пригодится в трудную минуту.

– В будущем! – скорбно повторил Сайлас. – Какое у меня может быть будущее, кроме каторги?

– Малодушие – одна из худших черт юности, – возразил доктор. – В молодости нам все представляется в гораздо более мрачном свете, чем на самом деле. Я стар, но никогда не отчаиваюсь.

– Поверят ли моей истории в полиции? – спросил Сайлас.

– Ну конечно, нет, – ответил доктор. – В этом отношении ваше дело совершенно безнадежно, из чего я и заключаю, что вы стали жертвой какой-то злодейской комбинации. Для близоруких французских властей вы, конечно же, преступник. И не забывайте о том, что нам известна только малая часть заговора. Заговорщики наверняка обставили все так, что полицейское следствие неизбежно придет к мысли, что виноваты вы.

– Значит, я погиб! – воскликнул Сайлас.

– Я этого не говорил, – возразил доктор Ноэль. – Ибо я человек осторожный.

– А что делать с этим? – выдавил из себя Сайлас, указывая на труп. – Вот она, главная улика! То, что лежит на моей постели, мы не можем уничтожить, не можем объяснить его появление; даже смотреть без ужаса на это невозможно!

– Ужаса? – проговорил доктор. – При чем тут ужас? Если этот органический механизм перестал действовать, то для меня он – всего лишь предмет для исследования. Кровь, как только она остынет и свернется, перестает быть человеческой кровью. Мертвая плоть перестает быть тем, что вызывает вожделение любовника или уважение друга. Вместе с отлетевшим духом исчезают изящество, привлекательность, красота – и ужас. Учитесь спокойно созерцать то, что находится перед нами, потому что, если мой план удастся, вам придется провести несколько дней бок о бок с тем, что теперь так вас пугает.