Барбара Хэмбли - Князья Преисподней

— Джеймс, — длинные пальцы вампира белыми насекомыми замерли на клавишах пианино, принадлежащего помощнику главного торгового инспектора. — Что привело вас в Пекин?

Эшер заметил его, едва войдя в длинную залу, пока выяснял, во-первых, присутствует ли на приеме у торгового инспектора человек, чье свидетельство могло спасти ему, Джеймсу Эшеру, жизнь («Да, сэр Грант где-то здесь», — заверил его хозяин, прежде чем отвлечься на других, более важных гостей), а во-вторых, нет ли среди собравшихся тех, кто решился бы подстроить его убийство по дороге в гостиницу. Четырнадцать лет назад, во время предыдущего своего визита в Китай, на принадлежащей немцам части Шаньдунского полуострова Эшер столкнулся с высокопоставленными офицерами кайзеровской армии, которые, несомненно, призвали бы его к ответу за былые дела — если бы узнали его.

Едва ли ему поверят, скажи он, что распрощался с департаментом и прибыл в Китай исключительно как преподаватель филологии и фольклора из Нового Колледжа, что в Оксфорде…

Он бы не поверил.

Если не считать того, что среди собравшихся в гостиной и салоне преобладали мужчины, а также того, что все слуги были китайцами, прием почти не отличался от тех, что дают в честь помолвки хозяйской дочки где-нибудь в Кенсингтоне или Мэйфере. Шампанское было французским, в качестве закуски к нему вполне ожидаемо подали крутоны и икру.

А затем Эшер сквозь дверной проем между гостиной и салоном увидел его: худощавого бледного господина чуть ниже среднего роста, с длинными тонкими волосами цвета слоновой кости и лицом, которое никак не могло принадлежать человеку начала двадцатого века. Это было лицо выходца из шестнадцатого столетия, и элегантный черный костюм с белым галстуком лишь оттенял его необычность. На самом деле дон Симон Христиан Ксавьер Морадо де ла Кадена-Исидро умер в 1555 году.

И стал вампиром.

Эшер сделал глубокий вдох:

— Думаю, вам известно, почему я здесь.

Он сунул было руку во внутренний карман черного длиннополого пиджака, но Исидро слегка шевельнул пальцем, давая понять, что читал статью.

Ну разумеется, читал. Поэтому и приехал сюда.

На мгновение он встретился взглядом с прозрачными зеленовато-желтыми глазами, в которых иногда вспыхивали бледно-серые искорки. Надо было убить его в Санкт-Петербурге, пока была возможность. Исидро спас жизнь не только ему, но и его жене Лидии, но это не должно было его остановить. За те семь лет, что он знал о существовании немертвых, Эшеру уже приходилось убивать вампиров и видеть, как их убивают другие. Он знал, что Исидро — один из самых опасных бессмертных в Европе. Возможно, самый старый из них и лучше всех овладевший важнейшим из вампирских навыков — искусством смущать умы и влиять на восприятие смертных.

Чтобы те не находили в себе сил убить его, даже стоя над его телом с колом в одной руке и молотком — в другой.

Исидро повернулся к юной особе, сидевшей рядом с ним за пианино.

— Сударыня, вам знакомы произведения Шуберта? — вопрос был задан на французском, которым в дипломатических кругах в той или иной степени владели все.

Та кивнула. Эшер решил, что перед ним одна из дочерей бельгийского посла. В тесном мирке Посольского квартала даже те девушки, которые были слишком молоды для официального «выхода в свет», считались драгоценным дополнением к приемам и вечерам.

— Можете сыграть его «Серенаду»? Превосходно.

Улыбка Исидро была полна очарования, пусть даже за сомкнутыми губами скрывались вампирские клыки.

— Джеймс, — продолжил он, вставая. — Нам надо поговорить.

Рука, которой он придерживал Эшера за локоть, пробираясь сквозь толпу к эркеру, казалась легкой, как у ребенка, но Эшер знал, что в ней таится сила, способная сокрушить кости.

Долетавшие до него обрывки разговоров мало изменились с 1898 года.

— Право же, с ними бесполезно спорить, — на мелодичном венском французском заявила матрона с квадратным лицом, обращаясь к элегантной даме в красновато-лиловых шелках. — Наш управляющий ни за что не соглашается повесить зеркало над камином в комнате Фредерика, сколько бы раз я ему ни говорила. Он утверждает, что обращенное к кровати зеркало принесет несчастье…

Диалекты и акценты всегда были для Эшера предметом увлечения, а после того, как он занялся преподаванием, стали еще и работой. Натренированный слух легко вычленял заученный французский британцев и русских, быстрый парижский говорок французского посла и его жены. Из угла донеслось несколько слов на немецком, явно произнесенных уроженцем Берлина, ответом им стала тирада, окрашенная сельским саксонским выговором. Конечно же, полковник фон Мерен, с которым Эшеру уже приходилось встречаться во время прошлого посещения Китая. Интересно, он по-прежнему является полномочным представителем кайзера по военным вопросам? А рядом с ним старый Айхорн, главный переводчик немецкого посольства, который за прошедшие годы почти не изменился. За скромными темно-золотистыми усами, которые сейчас носил Эшер, и его ничем не примечательным поведением фон Мерен едва ли сумеет распознать всклокоченного сварливого профессора Геллара из Гейдельберга. С этой стороны ему ничего не грозит. Но Эшер всегда подозревал, что Айхорн, который провел в Китае немало лет, полностью погрузившись в его язык и культуру, руководит целой сетью осведомителей.

Лучше держаться от него подальше.

Сэра Гранта Хобарта по-прежнему нигде не было видно. Старый оксфордский знакомец Эшера, с его шестью футами двумя дюймами, выделялся в любой толпе, и не заметить его было бы трудно. Эшер вслед за Исидро прошел в скрытый бархатными занавесями эркер, за которым в холодной вечерней темноте виднелся облетевший сад. Голые ветки качались под порывами налетевшего со стороны пустыни ветра, сухого, как покрывавшая весь Пекин желтоватая пыль. Как и сам дом, сад был храброй попыткой показать, что жизнь в Китае не так уж отличается от жизни в Англии — английский характер в крайних его проявлениях.

— Полагаю, Гоминьдан глубоко заблуждается, намереваясь дать право голоса народу Китая, сэр Эллин, — произнес чей-то голос за задернутыми шторами.

Эшер приподнял бровь — голос принадлежал «временному» президенту новообразованной республики, которому подчинялась большая часть армии. Юань Шикай, крепкий представительный мужчина, облаченный в тяжелый от золотых нашивок мундир европейского образца, обвел собравшихся вокруг него дипломатов взглядом холодных черных глаз:

— Народу Китая нужна крепкая рука, поскольку норовистая лошадь довольна лишь тогда, когда ощущает над собою власть всадника. Без сильного правителя страну ждет катастрофа.