Александр Юрин - В лапах страха

Герман Полиграфович улыбнулся инструменту и, не чураясь позднего времени, продудел национальный гимн Ирландии во всей красе. Он не знал почему, но размеренный кельтский ритм самым чудодейственным образом вселял уверенность и веру в то, что всё ещё можно изменить!

«Наверное, всё от того, что кельтов тоже постоянно притесняли, как в негостеприимной Англии, так и на исконно родных территориях, располагавшихся на месте современной Ирландии. Не от хорошей же жизни они преодолели Атлантику, дабы основать и заселить Новую Англию, которая, со временем, эволюционировала в сверхмощную державу, диктующую свои условия даже потомкам тех самых саксов, из-за которых притесняемые были вынуждены покинуть родной дом! В нём что-то есть — в бунтарском духе кельтов, а соответственно, и в современном гимне Ирландии, — и это заслуживает неподдельного уважения!»

После того, как стихла последняя нота, Герман Полиграфович понял, что ну её к чёрту эту тьму! Если те же самые кельты сумели преодолеть океан, то неужели у него не получится вразумить какой-то там опостылевший трансформатор!

Наверняка просто вышибло автомат, а выйти и перещёлкнуть проклятый предохранитель — элементарно некому. Разве что Алла Борисовна догадается… Отважный борец за права человека и справедливость! Хотя, навряд ли. Пешим ходом на десятый этаж она точно не полезет — и плевать ей на квартиросъёмщиков, коим она поставлена прислуживать. Да даже если бы и было желание — куда там! Помрёт от разрыва сердца ещё на подходе к лестнице, только представив, на какую верхотуру лезть, — дед Кондратий, он такой: бьёт редко, но метко! Плюс дневной инцидент в 71-ой…

«Дети, наверное, подумали, что я маньяк какой… Надо бы спуститься и принести извинения. Заодно проверить добилась ли своего эта сварливая карга».

Герман Полиграфович решительно отложил тромбон и направился к выходу.

Он быстро поднялся вверх по лестнице и в нерешительности замер напротив приоткрытой двери.

Здравый рассудок, умудрённый громадным жизненным опытом, громогласно гнал прочь! Да Герман Полиграфович и без внутреннего голоса прекрасно ощущал, что это место проклято, а за дверью царит самая настоящая преисподняя, населённая всяческой нежитью, которая уже наверняка учуяла его запах и, в данный момент, несётся сломя голову навстречу новой жертве!

Герман Полиграфович невольно попятился.

Дверь отлетела в сторону, жалобно скрипнув на покорёженных петлях, — будто с той стороны в неё врезался локомотив! — а из мрака квартиры на лестничную клетку выскочило что-то огромное и ужасное, способное одним своим внешним видом парализовать волю и раскрошить боевой дух. Герман Полиграфович не заметил, как оказался на коленях, словно собирался взывать к милосердию безликого ужаса, сошедшего со звёзд за его столь же безликой душонкой. Блеснули острые клыки, и престарелый музыкант понял, что это конец.

«И угораздило же меня так некстати!» — пронеслось в голове буквально за мгновение до того, как ужас принялся за дело.

От мощного удара в челюсть Герман Полиграфович отлетел к противоположной двери — кажется лифта — и смачно приложился затылком об её металлическую поверхность. В ушах загудело, а полость рта наполнилась кровью. Герман Полиграфович сплюнул приставшую к бесчувственным губам эмаль, а вместе с ней и два передних зуба. Верхнюю челюсть пронзила вспышка нестерпимой боли. Герман Полиграфович дико взвыл и пропустил следующую атаку.

Казалось, на правой стопе сомкнулись колодки гигантского охотничьего капкана, который тут же пришёл в движение, принявшись выворачивать сустав. Герман Полиграфович попытался вырваться; он извернулся и, что есть сил, дёрнул застрявшую ногу на себя. Однако сразу же пожалел о проявленной спешке. Ужас двигался в противоположную сторону, в результате чего начали рваться связки ахилла.

Дурея от нестерпимой боли, Герман Полиграфович попытался двигаться попутно уволакивающей в квартиру силе, однако не успел вовремя поджать локоть и невольно зацепился за дверной косяк. Ногу легко вывернули, отчего к порванным связкам добавилась разбитая коленная чашечка. Герман Полиграфович услышал, как хрустнул, разваливаясь, мениск и отключился… Однако совсем ненадолго. От следующего рывка он снова пришёл в сознание, но лучше бы не приходил. Противно затрещали выворачиваемые кости, и внезапно всё прекратилось. Осталось лишь неприятное пульсирующее тепло в районе правого бедра.

Из мрака комнаты донеслась озлобленная возня, а к левой руке поверженного Германа Полиграфовича шлёпнулась самая обыкновенная человеческая нога в тапочке со стоптанным задником. Престарелый музыкант, не понимая, что такое творит, поскорее отпихнул оторванную конечность подальше от себя. Однако безвольная паника мгновенно сменилась всепоглощающим ужасом. От последовавшей догадки Германа Полиграфовича замутило: это была его собственная нога, которая каким-то непостижимым образом или по чьей-то безумной воле, оказалась оторванной от тела и попросту выброшенной прочь, как какой-нибудь мусор.

От осознания произошедшего, в глазах помутнело. Герман Полиграфович попытался подняться, но именно в этот момент его схватили за другую ногу и бесцеремонно втащили в квартиру, отчего перекошенный локоток, застрявший под дверью, вывернуло из сустава, а сама рука безвольно растянулась по полу где-то позади. Герман Полиграфович резко оглянулся, страшась даже представить, во что превратилась раненная конечность. Лысеющий затылок брякнулся о порог, оставив на металлической поверхности клочки окровавленных волос. В ушах снова загудело. Герман Полиграфович попытался приподнять тяжёлую голову, но ничего не вышло — силы стремительно покидали тело.

Его втащили в тёплую лужу и отпустили, словно желая насладиться предсмертной агонией. Герман Полиграфович снова попытался приподняться, однако здоровый локоток то и дело скользили по липкому полу, не позволяя перекатиться со спины на бок. Пространство перед глазами закачалось, в нём обозначилось движение. Герман Полиграфович невольно замер, уставился во вращающуюся мглу — там явно скрывалось что-то потустороннее. Затем эта самая мгла издала злобный рык и принялась рвать Германа Полиграфовича на части!

Музыкант закричал — больше от ужаса, нежели в надежде, что кто-нибудь всё же его услышит, — однако тут же понял, что кричать больше нечем… Пара взмахов чего-то острого над головой и на месте грудной клетки образовалось пузырящееся месиво. Дыхание тут же перехватило, а от хлынувшей в лёгкие крови глаза Германа Полиграфовича полезли из орбит. Он попытался откашляться, но и это тоже не вышло — от груди и рёбер не осталось и следа, как и от мышц, совсем недавно оплетавших кости.