Александр Юрин - Подгорная

— Бориска, ну долго ты ещё?.. — Юрка глянул на яркое мартовское солнце. В глаз тут же скакнул проныра-зайчик — ослепил. Юрка заслонился рукой, наморщил веснушчатый нос. Машинально помахал солнцу в ответ: мол, я про твои шуточки всё знаю!

За спиной что-то грохнулось.

— Бориска, давай уже, а то так до вечера не обернёмся!

Действительно, извилистые овраги деревни Подгорной расползались во всех направлениях от подножий Лысой горы, петляя замысловатыми лабиринтами по окрестным полям и лугам. Местами они скрывались под зарослями хлипких рощиц, а ещё дальше на юг и восток — и вовсе зарастали непроходимыми лесами — забреди в такую чащу, вовек не сыскать! С востока — на запад нёс свои неспешные воды сонный Мельчус — в редких местах вода доходила до пояса. Тут ни нырнуть, как следует, ни пошалить, дёргая девчонок за босые ноги.

— Да иду я. — Из-за деревянных ворот покосившегося на правый бок сарая выглянул чумазый Бориска. Голова запорошена соломой, с ушей свисает приставучая паутина, лёгкая осенняя курточка — нараспашку. Тёмно-синие брюки с выглаженными стрелками пестреют пятнами слежавшейся пыли. Галоши со стоптанными задниками попеременно упираются в створку ворот, силясь оттолкнуть ту прочь. Естественно, руки-то заняты.

Юрка, завидев друга, расплылся в довольной улыбке — Чеширский кот попросту отдыхает.

— Ну наконец-то! Ты как невеста на выданье!

Бориска насупился.

— Сам ты невеста…

— Нашёл?

— Нашёл. — И Бориска продемонстрировал нетерпеливо перетаптывающемуся другу свою находку — старенький запылённый компас в металлическом корпусе с треснувшим стеклом.

— А это ничего? — тут же забеспокоился Юрка, указывая на покоцанное стекло.

Бориска пожал плечами, да так откровенно, что задействовал всё тело: привстал на носочки, расправил плечи, прокатился на пятку и притих. Потом вздрогнул и начал медленно-медленно поворачиваться вокруг собственной оси.

Юрка, с замиранием сердца, следил за стрелкой.

Какое-то время та никак не реагировала на Борискины телодвижения. Потом нерешительно дрогнула — совсем как сам Бориска вначале манёвра — и повернулась на невидимый ориентир.

— Кажись фурычит, — сказал Бориска и крутанулся на носке правой ноги, будто юла.

— Ага, — заключил Юрка, вставая спиной к солнцу, — вот он, север.

Бориска бережно стёр пыль с раритетного прибора. Провёл ногтём по трещине. Понюхал.

— Чем пахнет? — спросил Юрка.

— Морем, — не задумываясь, ответил Бориска. — С ним мой дед Севастополь защищал от фашистов.

— Врёшь!

— А вот и не вру! Тут даже надпись есть на обратной стороне! — Бориска перевернул компас и прочитал выгравированные на металле буквы: — «За проявленную доблесть в битве за освобождение Севастополя от фашистских завоевателей адмиралу И. П. Яхонтову».

Юрка присвистнул.

— Ничего себе! А чего ты раньше молчал?

Бориска бережно прислонил компас к груди.

— А ты спрашивал что ли? — неожиданно ощетинился он. — Да и кому, какое дело до того, что было семьдесят лет назад…

— Дело должно быть! А иначе дела твоего деда все насмарку пойдут.

— Это ещё почему?

— Потому что помнить надо, на чём этот мир замешан!

— А на чём он замешан?

— На крови! Неужели не ясно? — Юрка развернулся к солнцу. — Люди гибли на войне, силясь возродить утраченный мир, а мы теперь толком и не помним этого. А потому и не говорим. А говорить надо! Иначе всё вернётся на круге своя.

— Почему?

— Да потому что забудут люди, что такое война! А вместе с этим, утратят и страх. А ничего не боятся только дураки… вроде Гуни из шестого… Вымахал, дубина, с эти ворота, а ума хватает только на то, чтобы у малышни деньги отнимать! Мне кажется, фашизм именно с таких и пошёл.

Бориска кивнул. Снова посмотрел на компас.

— А вдруг он там сломается?

Юрка усмехнулся.

— В старом сарае не сломался, а тут вдруг сломается…

— Так то в сарае… а то там… Там ведь не пойми чего творится. Ещё огни эти по ночам… Может ну его всё, а?..

— Сдрейфил? — Юрка прищурился.

Бориска отвёл глаза. Вцепился побелевшими пальчиками в компас, словно прося у того помощи.

— Нет. Просто не по себе как-то.

Юрка потрепал друга по плечу.

— Ничего, прорвёмся! Тем более, нам последний рукав осталось разведать — нечего с этим затягивать!

— А вдруг и впрямь найдём чего?..

— Так ради этого и ходим!

— Я не про то. — Бориска почесал свободной рукой лоб. Спохватился и вынул из порванного кармана скомканную шапочку. Небрежно натянул её одной рукой на растрепавшиеся волосы. — Чего нам потом с этим делать?

Юрка поднял руки над головой, потянулся.

— Расскажем всем. А то чего людям зря в неведении томиться!

Окрестности Лысой горы считались проклятым местом. В лесах то и дело бесследно пропадали грибники. В небе над деревней носились оранжевые болиды, а молнии при грозе так и метили в самую вершину. Естественно, это не могло ни привлекать людей со стороны. Регулярно наведывалась милиция, спасатели и телевизионщики. Последние привозили с собой странных молчаливых типов, одетых по гражданке, и затем ходили за ними по пятам, словно овцы за пастухом… Чего выискивали — неизвестно. Хотя среди местных жителей с исконных времён хаживала не совсем приятная легенда… или просто страшилка, придуманная с той лишь целью, дабы отвадить любопытную ребятню от походов за грань.

Давным-давно на месте деревни стоял цыганский табор. И жила в нём гадалка — дряхлая старуха, явно выжившая из ума. Она не гадала, как все остальные по руке. Сперва просила принести старинную вещь. Не важно какую, лишь бы с той были связаны какие-нибудь воспоминания прошлого. Затем, в присутствии себя, заставляла подумать о самом дорогом и, попутно, о той цене, которую не жалко заплатить за обретение истины. При этом гадалка сжимала в костлявой руке странный предмет, похожий на дубинку милиционера, только не резиновый, а с металлическим блеском. Что это была за штука, никто не знал, как и то, куда именно она подевалась спустя столетия. Последнее, что было необходимо сделать, это пролить в пламя костра несколько капель собственной крови. После всего этого, проситель истины гадалке больше не требовался.

В полнолуние она плелась к излучине оврага и дальше в гору. Никто не знал, куда именно она ходила. Те, кто всё же отважились проследить, никогда не возвращались, а их близкие и родственники наутро покрывались загадочной сыпью, затем начинали задыхаться и умирали мучительной смертью, в попытке расцарапать собственную грудь. А жители табора, в отсутствии гадалки, были вынуждены всю ночь напролёт содрогаться от жутких стонов, несущихся с Лысой горы, над вершиной которой наблюдались резкие вспышки голубоватого цвета.