Александр Юрин - Подгорная

К утру всё стихало. Гадалка возвращалась, и весь день её рвало серой массой, так похожей на расплавленный свинец. Кое-кто говорил, что так оно и было — якобы над тошнотворной массой поднимался еле различимый дымок. Однако куда пострашнее выглядели трансформации с речкой — вода в Мельчусе принимала красноватый оттенок, а рыба плавала кверху брюхом, вздувшаяся и зловонная. Хаживали слухи, что это была и вовсе не вода, а самая настоящая кровь… Но попробовать на вкус так никто и не решился. Потом с неба падали птицы и начинался мор.

На следующий день приходил человек, пожелавший познать свою судьбу. Гадалка разжигала пышущий жаром костёр, резала кинжалом собственные запястья и шептала что-то человеку на ухо… А тот слушал и седел буквально на глазах! Потом медленно разворачивался и шёл прочь, словно тряпичная кукла на ниточках… Никто не возвращался заново. Приходили лишь новые искатели истины.

В конце концов, жителям табора надоело жить в постоянном страхе, и они погнали гадалку прочь. В ответ та прокляла жителей, и те явились к её жилищу с вилами… Дальше легенды расходились в суждениях, противореча одна другой. Согласно одним, гадалку закололи, а тело сожгли. В других говорилось, будто гадалка бежала на Лысую гору и живёт там поныне. Третьи и вовсе приплетали нечистую силу: якобы с неба спустился раскаленный добела шар, втянул в себя гадалку и умчался прочь, поджигая на своём пути всё подряд. А когда наутро рассвело, то куда ни глянь, раскинулось обширное пепелище.

Так или иначе, но странные аномалии, что наблюдаются и поныне, вне сомнений, были плодом деятельности гадалки, которая, по сути, являлась самой настоящей ведьмой. Только вот было не совсем понятно, куда именно она ходила, с кем договаривалась и какую цену платила за передачу информации…

— Так может потому и живы, что ничего не знаем. — Бориска сокрушённо вздохнул. — А если вдруг чего выведаем, тогда мало ли что…

Юрка отмахнулся.

— Если бы, да кабы, не росли бы грибы! Айда!

И они пошли.

Под ногами хрустела перемешанная со льдом грязь. По обочинам дороги серели проплешины выглянувшей из-под снега земли. Сам снег был порист и рыхл. Из него торчали окурки, пластиковые стаканчики и бутылки. Деревья украсились почками, а прошлогодняя трава полегла в поле, словно сражённая хворью рать. Аккуратные домишки, расползшиеся по краям обочины, пестрели разноцветными крылечками и неустанно хлопали ставнями. Между ними резвился весенний ветерок, пропахший запахом костра.

Юрка раскраснелся от быстрой ходьбы. Расстегнул оранжевую курточку. Снял бело-синюю шапочку. Дурашливо маршировал, стуча новенькими ботинками по асфальтированному тротуарчику. Бориска пыхтел позади. То и дело сновал пальцами по карманам, страшась потерять оставшуюся от деда память.

— А ты чего его в сарае-то хранил? — спросил, оборачиваясь, Юрка.

Бориска подтянулся. Зашагал рядом.

— Так это бабка всё. Совсем из ума выжила на старости лет. Думает, что мы всё это распродадим, как безделушки! Ну не я, а родители, конечно. А родителям — оно надо? Память, как-никак. А бабка этого всё понять не может. Хотя скорее не верит. Вот она всё, что от деда осталось дома — в смысле, вещи, — в чулан и под замок. А сама рядом постоянно в кресле, будто часовой на посту. Даже спать умудряется как-то! Наверное, притворяется… Ты просто так мимо проходишь, а она глаз один приоткроет и традиционное своё: «Опять лоботрясничаешь, никак задумал чего?.. Смотри у меня, я за тобой наблюдаю, в отличие от родителей…» А я и возразить ничего не могу, будто к полу пристыл. Да и смысл отнекиваться — всё равно не поверит. Мальчишкам вообще мало кто верит… Даже родители и те косо смотрят.

— Так что с компасом?

— Стянул.

— Ну ты и лазутчик! — подивился Юрка.

— Да там случайно всё вышло… — развёл руками Бориска. — Гости из города нагрянули, пришлось для них спальные места освобождать — а кроме чулана, больше и негде. Вот мама и заставила всё оттуда выносить в бабушкину комнату. А бабушки, как на грех, не было — она в церковь ещё с самого утра ухромала. Ну, я носил, носил коробки, перетаскивал с места на место вещи… Потом добрался до дедушкиной формы. Стал разглядывать медали, приколотые к мундиру, — сначала хотел что-нибудь из наград умыкнуть…

— А чего не умыкнул?

— Так награда ведь. Какое я имел право?

Юрка одобрительно кивнул.

— Я бы тоже ни за что не взял!

Бориска вздохнул.

— А знаешь, как хотелось?.. Как будто кто-то навис над плечом и шепчет в ухо: «Бери, не раздумывая, пока бабушка не вернулась. Бери…» Я ещё испугался тогда не на шутку! Думал, что в комнате кто-то есть, помимо меня!.. Потом глядь, а рядом с мундиром компас лежит, а на обороте гравировка эта… — Бориска снова извлёк из кармана компас и благоговейно обтёр тот от крошек. — Схватил я его, и дёру, пока бабка не вернулась! А где ещё прятать, как не в сарае — туда никто и не ходит. Сыро, правда, только…

— А как разбил?

Бориска аж вспыхнул.

— Что ты, это не я! Дед сам рассказывал, ещё при жизни, как во время обороны Севастополя в него осколок от вражеского снаряда отскочил… Чиркнул, говорит, вроде по касательной, незаметно так. Дед даже поначалу внимания не обратил. А когда бой закончился, он глядь, а мундир-то весь на груди распорот! Словно голодный волк его рвал когтями. Так вот, ткань по ниточке, а крови нет. Дед поначалу ничего не понял. Даже поверил в благосклонность небесных сил… Хотя так, наверное, и было. Он собирался было уже отойти от борта, как совершенно случайно бросил взгляд под ноги. А там, на палубе у борта, лежал этот самый компас. Он, по-видимому, выпал из разорванного нагрудного кармана. Скорее всего, именно он и спас деду жизнь… А потом и всему экипажу корабля. Как выяснилось позже, взрывом повредило навигационное оборудование, и корабль попросту ослеп. Компас помог и тут… а потом треснул.

— Разве так бывает взаправду? — не поверил Юрка. — В смысле, вещи просто так ломаются?..

Бориска пожал плечами.

— Тут, наверное, немного иначе всё… Если спасаешь кого, то непременно ценой собственной жизни. Вот и компас спас.

— Да брось ты! Он ведь работает, а значит… — Юрка осёкся. — Нормально всё, в общем.

Бориска пожал плечами.

— А бабка так и не догадалась, что вещь пропала?

— Да мне кажется, что она толком и не помнит всего, что сторожит.

— А смысл тогда сторожить?

— Она оберегает память деда… А вещи так, просто… чтобы было к чему прикоснуться. Ведь к деду больше не прикоснёшься.

Так, за разговорами, ребята миновали кирпичную церковь с высокой колокольней, на самой макушке которой свила гнездо бесстыжая галка. Дальше начинались бывшие колхозные поля, мастерские и гаражи — всё это разрушено и наполовину разворовано. За небольшим озерцом, где летом можно удачно порыбачить, пестрели пустыми глазницами дзоты изъеденных временем ферм. Из виска одной торчал манипулятор ржавого транспортёра, по которому когда-то наружу выбрасывались всяческие отходы. За дзотами высились бетонные заграждения силосных ям — необъятные взором монолиты, возвышающиеся над головой, словно неприступные колоссы. Зимой с их верхних оснований прыгали на спор в сугробы. Прыгнул — свой человек, добро пожаловать в игру! Струсил и присел — девчонка! Такие, вот, суровые порядки… Впрочем, как и везде.