Александр Матюхин - 13 маньяков

Жена склонилась над вещами, взвизгнули «молнии» замков. Я сделал полшага в сторону, скрылся из поля зрения жены за дверным косяком, опустился на колени и принялся слизывать кровь с линолеума, начиная с самого края пятна и часто-часто смачивая язык слюной.

– Саша, угадай, что я привезла?! – крикнула жена, потроша чемоданное чрево.

Я торопливо сглотнул и, не меняя позы, откликнулся:

– Неужели ракушку?

Жена звонко рассмеялась. Я продолжал лизать соленую кровавую слизь, дурея от фантомного аромата Николь.

– Помнишь те ливанские кедры по дороге к пляжу? – продолжала трещать жена.

– Угу, – не прерывая своего занятия, я содрогался от проникающей в меня смердящей теплоты. Болезненная эрекция комкала мысли.

– Так вот… Я нашла шишку! Огромную спелую шишку с орешками! Она грохнулась прямо мне под ноги, несколько орешков вылетели, но остальные – все на месте. А запах! Кедровая смола… Да где же она?

Жена скреблась в чемодане, как жадная белка. В полуметре от нее я поглощал последнее напоминание о Николь. Край лакированной темной лужи широко улыбался мне опрокинутым полумесяцем, красным, как губы моей Николь. Моей маленькой мертвой куколки. Купорос мой медный…

Я боялся, что мой измученный язык слишком громко шуршит по линолеуму. Я боялся, что жена, отыскав треклятую шишку, впрыгнет в комнату в любой момент. Я боялся, что жить уже больше не смогу без этого восхитительного афродизиака, который я глотал, словно колючую проволоку. Я боялся, что очень скоро буду готов сделать что угодно за новую дозу…

– Нашла! – взвизгнула жена.

Я повалился навзничь на влажно поблескивающий, чисто вылизанный пол, обливаясь потом и утирая мокрой ладонью рот.

– Саша? Тебе плохо? – Она испуганно застыла, нависая надо мной и прижимая к груди большую коричневую шишку.

– Нет, дорогая, мне хорошо!

Я дернул ее за руку, поймал и прижал к себе.

– Ого! Кажется, кто-то по мне соскучился! – Жена кокетливо прищурилась и скользнула рукой к моему паху, одновременно целуя в губы. – Фу-у! Что за запах?

– Я сыр ел, с плесенью. Почищу зубы потом, ладно? – Я перекатился так, что жена теперь была подо мной, и качнулся бедрами навстречу ее ласкам.

Все у меня было хорошо. Все, все, все.

Когда я был маленький, мама говорила, что подглядывать нехорошо. Когда она читала мне сказки, там все персонажи, подглядывающие в окна или замочные скважины, как правило, оказывались негодяями. Или, во всяком случае, это были такие типы, от которых не ждут, чтобы они блеснули воспитанием.

Но дырка в стене – это ведь не замочная скважина, верно? И появилась она не по моей воле. Я о ней ничего не знал. Пока однажды случайно не проснулся среди ночи. В комнате что-то стукнуло – как будто задвинули ящик комода.

Это случилось через пару недель после того, как мы переехали.

Я еще не успел привыкнуть к своей новой комнате – к тому, какие тени и световые пятна рисуют ночью на занавесках фонари во дворе. Как хрипит радио от соседей сверху. Как булькает в тишине батарея отопления и гудят проезжающие вдали электрички.

Все было непривычно и незнакомо в новой квартире, и поэтому сон мой был чутким, звериным.

Услышав стук, я проснулся. В доме было тихо, но я не доверял этой тишине. Я лежал, прислушиваясь, и ждал.

Мальчишки во дворе рассказали мне, что до нас в этой квартире жила полоумная старуха. Всех, кто соглашался ее послушать, она запугивала историями о призраке, якобы навещавшем ее по ночам.

Когда бабку хватил удар, ее отвезли в больницу, и она умерла там. Ее родная дочь живет в другой стране и даже на похороны не смогла приехать. Она поручила какой-то юридической компании продать бабкино имущество.

Я так и думал, что с этой квартирой что-то не то. Понял сразу. Как только увидел комод в темной кладовке, расположенной в моей комнате. Нормальные люди не станут загромождать единственную кладовку огромным старым комодом. К чему он там? Его оттуда и не вытащить теперь. Разве только порубив топором в щепки.

Но парень-риелтор, который показывал нам эту квартиру, знай себе восхищался:

– Вы посмотрите, какая потрясающая мебель! Агенты предлагали выкинуть, но никто не решился. Ведь это настоящая редкость. Видите? Мореный дуб. Антиквариат.

Он гладил истертую полировку комода, напоминающую старческие морщины, и улыбался.

Меня это вгоняло в тоску: если комод ценный, то от него теперь не избавиться. И, отнимая у меня ровно половину кладовки, он недружелюбно намекал, что комната, собственно говоря, уже занята. Новичку вроде меня не светит обустроиться тут по своему вкусу. К счастью, внутри комода ничего не было, кроме пыльных пожелтевших газет.

– Положишь туда свои старые модели! – посоветовала мать.

Лет с пяти отец учил меня клеить модели кораблей, и это сделалось моим любимым занятием. Собственно говоря, ничто другое во всем мире меня пока не привлекало и не волновало.

Матери мое хобби не нравилось. Во-первых, потому, что оно перешло мне от отца. А во-вторых, она считала, что бессмысленно строить такие корабли, которые изредка плавают в ванне, а все остальное время – захламляют комнату.

– Неужели ты ни с чем не можешь расстаться из своей барахолки? – сказала мать. – Убери хотя бы то, чем редко пользуешься.

Я решил ее послушаться. Верхние ящики комода ссохлись, их деревянные стенки и дно растрескались и погнулись, зато нижний ящик выскочил легко. Я дернул его за ручки, и он вывалился на меня целиком. Изнутри пахнуло сыростью, холодом и плесенью. Положить туда мои кораблики – все равно что закопать их в могилу. Ну уж нет!

Я открыл старую коробку с безнадежно разбитыми пластмассовыми роботами, солдатиками, машинками и динозаврами. На что они мне? Сам не знаю. Но многое из этой «барахляндии» когда-то покупал мне отец.

Комод будет надежным местом упокоения для сломанных игрушек. Не раздумывая, я ссыпал их в нижний ящик.

– Мне совсем не нравится эта квартира, – сказал я матери. – Почему вообще мы должны уезжать?!

– Вырастешь – поймешь, – ответила мама. Она не смотрела мне в глаза, когда говорила это, а на ее щеках выступили красные пятна.

– Но ведь можно подождать, пока отец вернется из рейса. Он уже давно там. Значит, скоро будет в городе. Он бы помог нам…

– Максим, прекрати!

С тех пор как родители развелись, мама стала совершенно нетерпима. Если я заговаривал об отце, она обязательно перебивала меня, стараясь перевести тему. Просто затыкала рот.

Я понял, что она уже все решила насчет переезда, и мое дело теперь телячье. Не знаю, какая муха ее укусила вдруг, но я перестал спорить. Всякие споры со взрослыми чреваты неприятностями. Это я понял давно.