Александр Юрин - Сквозь тернии

— И что же это за истина?

— Обещаю, когда ты почувствуешь её, то не захочешь вновь возвращаться к реальности.

— Но ведь здесь мой дом.

— Да. И я тебе так же обещаю, что ты непременно возвратишься назад… если, конечно, пожелаешь сама.

— Но почему именно я?

— Ты оказалась избранной.

— Кем?

— Мною.

— Так кто же ты? Ты ведь так и не ответил на мой вопрос.

— Я владыка, уставший от мирских забот. Путник, что возжелал на закате дня обратиться к истинному наслаждению, коему дозволительно придаваться в мире человеческих эмоций. Я просто учитель, пришедший открыть тебе глаза, Европа…

— Но почему ты в образе быка?

— Мой образ ничего не значит. К тому же там, куда я собираюсь тебя отвести, он и вовсе не имеет смысла. Пускай именно это тебя не пугает. Обещаю, что на рассвете всё закончится, и ты сможешь вернуться к своим подругам.

— А как же ты?

— А я продолжу свой Путь. Мы никогда больше не встретимся, Европа.

— Но куда ты хочешь меня отвести и что показать?

— Здесь неподалёку есть чудный остров.

— Ты хочешь туда плыть?

— Да.

— Нет. Я плохо плаваю. И, ко всему, до жути боюсь открытого моря!

— Не бойся, Европа. Я довезу тебя.

— Довезёшь? Разве у тебя есть корабль?

Европа недоверчиво осмотрела замерший горизонт.

— Я довезу тебя на спине.

— Спине?

— Да. Ну же, залезай, пока вновь не начался шторм, и ты увидишь самое прекрасное, что может пригрезиться при жизни простому смертному! И не только… Европа, ты это почувствуешь… в себе. А затем, сохранишь на остаток всей своей жизни.

Европа вздрогнула.

— А как же Фарида и Юнона? Они ведь испугаются.

— Ничего страшного. Я же уже сказал, что к утру ты вернёшься, и всё станет, как прежде.

— Я… Я не знаю… Я совсем не уверена…

— Ну же, Европа, смелее! Нужно расширять горизонты познаний, иначе так просто заплутать на задворках своего же собственного подсознания. Утратить Путь, а с ним и смысл.

— Ты говоришь странные вещи. Я практически ничего не поняла.

— Не важно, что я говорю, Европа, важно то, что именно для себя решишь именно ты.

Европа почувствовала дурноту.

— Я… даже… не знаю… почему мы… до сих пор… тут стоим…

— Вот и славно. Полезай на меня.

Девочка неуклюже подняла руку, затем другую, оперлась о рога и вскарабкалась на широкие бока зверя.

— Юнона, я вернусь под утро! Передай это Фариде! И ещё скажи, чтобы она за меня не волновалась! Я вам всё обязательно расскажу! Потом, когда вернусь!

Фарида сидела на песке и качала головой.

— Нет. Он не отпустит. Такой как есть, ты уже не вернёшься. Ты вернёшься с чем-то иным. Ты вернёшься познавшей истину.

Буря над головой стихла, будто ничего и не было. Отрепья туч уносились на восток, стремясь поскорее запутать следы. Блеснуло бледное солнышко, окрасив беспокойные волны серебром.

Фарида поднялась и медленно зашагала к воде.

Юнона брела навстречу. Она укрывала лицо ладонями, то и дело спотыкаясь о гладкие голыши.

До слуха Фариды донеслось её сбивчивое бормотание:

— Он забрал Европу с собой… Увёз на спине… Она сказала, что вернётся под утро…

— Я знаю, Юнона, — Фарида обняла всхлипывающую подругу. — Успокойся. Ничего страшного не произошло. Ведь Он забирал молодых девушек и раньше, и они возвращались… особенно те, кто пожелали взглянуть на бездну сами, без принуждения.

— Европа это возжелала!

— Тогда всё в порядке. Она вернётся.

Фарида подтолкнула поникшую Юнону к берегу, а сама пошла на глубину. Она смеялась подобно дельфину. Когда вода укрыла её с головой, Фарида поплыла. Выглянувшее солнце играло на её бронзовом от загара теле полосатыми лучиками.

На горизонте возник сноп брызг. Послышался озорной смех и плеск стремительно рассекаемых волн.

Фарида остановилась.

— Суалокин!

Смех сделался громче. Из воды рядом с девочкой выпрыгнул весёлый дельфин. Он перевернулся в воздухе пару раз, после чего снова ринулся в прибой, окатив Фариду россыпью тёплых брызг.

— Суалокин, хватит! Случилось несчастье!

Озорство тут же прекратилось.

Фарида принялась озираться по сторонам.

— Суалокин, ну же!.. Хватит дурачиться! Мне нужно тебя кое о чём попросить.

— Что случилось, Фарида? — Суалокин раскачивался на волнах и внимательно смотрел в глаза девочки.

— Он забрал Европу.

— Забрал? И о чём же ты собираешься меня просить?

— Я хочу, чтобы ты проследил за ними!

— Боюсь, это не в моих силах, — Суалокин грустно посмотрел на горизонт — там резвились его сородичи. — Да и не в силах, кого бы то ни было, из рождённых по эту грань.

— Но почему?! Ты ведь смелый и ловкий! Ты можешь плыть быстрее света и смотреть дальше ночи. А ещё, ты можешь притворяться, что тебя вовсе нет!

— Да, но только не в случае с Ним. Это превыше нас всех.

— Но ты можешь хотя бы попытаться!

— Могу, — Суалокин выдохнул в небеса фонтан радужных брызг. — Ты хочешь попросить меня именно об этом?

— Да! А потом мы будем снова играть! Как раньше.

— Нет. Как раньше уже не будем. Ты ведь это и сама прекрасно понимаешь.

— Но ведь…

— Верно. Вам даны чувства. И надежда — одно из наиболее светлых. Она сосредоточена в ваших генах. Иначе ничего этого просто бы не было.

— Нужно бороться!

— Именно поэтому моя раса и выбрала вас. Я тебе помогу, но боюсь, что Альмагеста будет против.

— Суалокин, пожалуйста. Я ей всё объясню. Верь мне!

— Я верю. Только вот есть одно «но»…

— Какое же?

Суалокин молчал.

Внезапно Фарида почувствовала, что у неё сводит ноги.

— Мне нужно на берег, Суалокин. Пожалуйста, проследи, куда Он увёз Европу!

Фарида развернулась и поплыла к берегу.

Суалокин проводил её печальным взором.

— Фарида, если бы ты только знала, о чём именно меня просишь. Если бы ты только могла себе это представить… Теперь же у тебя не осталось ничего, кроме той самой надежды. Как и у меня.

Суалокин ринулся в образовавшийся перед его носом шквал.

В бескрайнее море пролился его пропитанный отчаянием смех:

— Альмагеста, я тебя люблю!

…Европа впервые видела Нюкту изнутри. Её подол был чёрен, будто дымоход самой закопчённой печи во всём городе! Над головой мерцали звёзды, но именно сегодня от них не было света — они походили на заплутавших светлячков, что ищут выход из тёмного подвала… Выход, которого попросту нет. Море превратилось в липкую субстанцию, подобно трясине или смоле, а каждое новое движение белого быка сопровождалось болотным хлюпаньем. Пахло эфиром… и именно это настораживало больше всего. Однако Европа чувствовала, что засыпает, отчего её тревога неумолимо растворялась в заманчивых объятиях Нюкты.

Когда во тьме зазвучали жуткие стоны, Европа уже спала крепким сном, оплетя шею своего проводника цепкими объятиями.