Александр Юрин - Сквозь тернии

— Пустите! Да пустите же меня! — Светлана отмахивалась от приставучих рук, но те всё не желали отпускать её запястий. — Я всё маме с папой расскажу!

Сделалось больно. Появились первые слёзы. В груди заклокотало.

Над ухом прозвучало:

— Девочка, тише. Возьми себя в руки. Отзови собаку. Слышишь?

Мухтар рядом злобно рычал.

Светлана, что есть сил, вцепилась в натянутый поводок, заставляя себя не замечать шлейф бьющего в лицо перегара.

— Мухтар, не тронь его!

— Вот так, молодец, мальчик. А теперь веди-ка свою хозяйку отсюдова — представления сегодня не будет.

— Да какое представление! — снова вскипела Светлана. — Я же не вижу ничего! Я к другу пришла! Я чувствую, что что-то случилось. Я уверена!

— Ещё бы, не случилось. По телевизору только об этом и трезвонят с утра до ночи. Было бы странно, если бы ты, напротив, ни о чём не догадывалась! — Прозвучал гнусавый смешок.

Светлана сжала кулачки.

— Что с Мячиком?! Отвечайте!

Ответом была тишина.

Светлана ощутила присутствие кого-то ещё. Нет, не кого-то. Это был Евгений Валерьевич — местный дрессировщик дельфинов. Его Светлана распознавала по запаху: от Евгения Валерьевича постоянно пахло рыбой — кормом для дельфинов.

В груди оттаяло застывшее сердце. Светлана потянулась на спасительный запах морской соли, что просто дурманил сознание, утягивая за собой.

— Евгений Валерьевич!.. — Голос предательски дрогнул — Светлана не выдержала и шмыгнула влажным носом. — Евгений Валерьевич… Что с Мячиком? Что со всеми?!

Её плечи обхватили сильные руки.

В ушах засвистело. Светлана почувствовала телом тёплую грудь и упругое сердце. С души свалился камень — сделалось легче дышать и мыслить, в висках ритмично пульсировало.

— Саныч, ты чего, совсем что ли из ума выжил с этой своей «синькой» — чего к ребёнку привязался без дела?

— Так вы же сами утром нынче поучали, чтобы я никого в течение дня не пропускал… а ребятню, в особенности, спроваживал… — Саныч замялся, но потом всё же закончил свою нехитрую хмельную мысль: — Вот я и спроваживаю… ребятню всяческую… а она так и норовит мимо прокрасться… ребятня эта…

— Какая же это ребятня? — Евгений Валерьевич подкинул ойкнувшую Светлану вверх, — будто мячик, — и пока та летала под сводом потолка, поудобнее перехватить руки. Затем ловко поймал визжащую от восторга девочку, и дунул в затылок. — Это же лучшая подружка нашего Мячика! А ты: ребятня, да ребятня… Неужели не заметил до сих пор, как им хорошо вдвоём, петкиль ты старый!

Светлана чуть было не разревелась от воодушевляющего потока столь тёплых слов.

— Я как лучше хотел… — снова принялся за своё сторож Саныч. — Вы же сами просили…

— Ясно всё с тобой, — заключил Евгений Валерьевич, опуская невесомую Светлану на пол. — Идём, милая, чего с этим старым чемоданом разговаривать. Мячик тебя наверняка уже заждался, ведь… — Евгений Валерьевич осёкся. — А ты почему так исхудала, Светлана? — спросил он, спустя непродолжительную паузу. — На тебе лица нет. Нужно питаться. Обязательно. Как бы грустно не было на душе. Нужно жить, не смотря ни на что — только так ты снова обретёшь свет… точнее случайно утерянное счастье.

— Я знаю, — Светлана вздохнула, оправила съехавшее набок платьице, попыталась улыбнуться. — Вот и Мячик так всё время говорит… А что значит: ВЕДЬ?

— Ведь?..

Светлана уловила ритм ускорившегося сердца.

— Вы не договорили. Евгений Валерьевич, что случилось? Ведь просто так никто не станет отменять представление.

Евгений Валерьевич тяжело вздохнул.

— Ты права, Светлана. Порой мне кажется, что от тебя совсем ничего нельзя утаить — каким-то непостижимым образом, тебе удаётся читать чужие мысли, словно книжные страницы. Я это не к тому, что взрослые непременно пытаются утаить истину, не подумай. Просто ты ещё ребёнок, согласись, а ребёнку ни к чему думать о плохом. Тем более, получать весь этот негатив от беспечных взрослых. По крайней мере, это неправильно. Понимаешь меня?

— Я всё понимаю, Евгений Валерьевич. Мячик научил меня разбираться в чувствах — чужих и собственных, — отличать плохое от хорошего, просто размышлять, о том, о сём…

— Ты и впрямь понимаешь его…

— Понимаю. И он от меня ничего не скрывает. Он называет вещи своими именами, даже те, от которых потом долго не получается заснуть. Особенно после того, как не стало родителей… — Светлана осеклась.

Евгений Валерьевич по-дружески положил свою широкую ладонь на дрожащее плечо девочки.

— Светлана, крепись — нужно быть сильной и стойко переносить утраты. Не стоит пускать холод внутрь себя, иначе он может поселиться в груди навечно. А тогда станет совсем худо.

Светлана с трудом кивнула.

— Я держусь, честно! Правда, пока у меня это плохо получается. Но я всё равно стараюсь, Евгений Валерьевич! Честное-причестное!

— Тише, всё в порядке, милая, — Евгений Валерьевич погладил напрягшуюся девочку по распущенным волосам. — Так о каких же вещах тебе «рассказывает» Мячик?

— Он рассказывает о Них.

— О них? Но кто они такие, и почему Мячик рассказывает именно о них?

— Я не знаю. Дело в том, что Они живут во тьме, там, где вроде бы ничего не может зародиться, даже материя. Но Они почему-то все равно живые… Точнее мыслящие. Странно.

— Что ж, ясно, Светлана. Для своего возраста ты неимоверно складно мыслишь, но это нормально, особенно, если учесть твоё душевное состояние, — Евгений Валерьевич помолчал, размышляя о чём-то своём, однако тут же быстро-быстро заговорил, словно опасаясь быть неправильно понятым: — Ты, Светлана, главное не подумай, что я не верю в вашу с Мячиком дружбу и в то, что он тебе открывает — я совсем про другое.

— Я знаю, Евгений Валерьевич, — вы пытаетесь меня поддержать, — Светлана вновь натужно улыбнулась. — Спасибо вам за это. Вы очень хороший человек и совсем не заслужили одиночества. Так что же случилось?

Евгений Валерьевич напряжённо вздохнул, потом всё же заговорил в полголоса:

— Что-то произошло. Во всём мире. Понимаешь, Светлана, случилось что-то, отчего животные синхронно повели себя не совсем адекватно. И дельфины в том числе. Я не знаю, что именно спровоцировало панику; животными овладела неведомая сила. Истинный ужас, который отчего-то не пожелал коснуться человеческого сознания. Он словно брезговал им, или же не считал нужным заявлять о себе в открытую. Неистовствали лишь животные, а люди были вынуждены просто лицезреть предписанное свыше, не в силах хоть как-то повлиять на происходящее безумие. Сотни морских млекопитающих выбросились на берег, птицы бились о небоскрёбы, крысы бегали вдоль улиц, не зная где найти укрытия. Это походило на преисподнюю.