Виктор Гламаздин - Одна против зомби

Попытка Пал-Никодимыча придать изображению П.П. Прушкина соответствующее его рангу положение на стене привела к тому, что из нее вывалился вместе с дюбелем шуруп, на котором должен был висеть портрет главы ОВО «ЛАДИК».

— Любить своего начальника по три раза в день, — ответила я шефу и тут же уточнила: — В хорошем смысле любить. Платонически. Мои британские коллеги доказали.

— Не угадала.

Пал-Никодимыч положил портрет П.П. Прушкина на стол. Полез в нижний ящик стола. Вытащил оттуда молоток и жестяную банку с гвоздями. Достал из нее самый крупный из них. И приготовился вбить его в стену.

— Не угадала насчет любви? — полюбопытствовала я.

Права русская поговорка «Не говори под руку». После моих слов Пал-Никодимыч со всей силы ударил молотком, целя по шляпке гвоздя. И промахнулся.

По гвоздю шеф не попал. Зато попал по стене.

Выбитые из нее куски штукатурки и кирпича посыпались на пол. А сверху на Пал-Никодимыча упали детали потолочной облицовки.

Я с детским восторгом смотрела на происходящее. Затем сорвалась с места. Подскочила к покалеченной стене. И заворожено провела ладонями по краям внушительной вмятины, образовавшейся на месте удара.

«Откуда у шефа такая сила взялась? — подумала я. — Он же совсем недавно даже системник компа на своем столе не мог без чужой помощи передвинуть».

— Ну и силища у Вас, Пал-Никодимыч — таким ударом можно башку вдребезги раскурочить, — польстила я шефу. — Уверена, Вы бы легко смогли бы проломить кулаком голову нашего охранника Никиты, которую, как известно не берет даже двухлитровая пивная кружка.

— Гм…

— И я бы теперь не рискнула на Масленицу выйти с Вами на речной лед помахаться на кулаках. Да и бороться вольным и академическим стилем тоже бы не стала с Вами — даже под угрозой увольнения.

Сконфузившись, Пал-Никодимыч мигом загородил вмятину в стене шкафом с документами. Затем снял со стены календарь с какими-то голыми телками и повесил на его место портрет П.П. Прушкина.

Если бы собственными глазами не увидела, как шеф одной рукой передвинул шкаф, никогда бы в такое не поверила.

Этот дубовый шкаф с трудом четыре грузчика сюда кантовали. А теперь его — ко всему прочему набитого доверху документацией — Пал-Никодимыч одной левой передвинул, не напрягаясь.

Как такое может быть?!

Я вернулась на место, озадаченно глядя на Пал-Никодимыча.

— Повторяю: что должны делать с-сотрудники нашего маневренного отдела? — продолжил допрос шеф, садясь в кресло.

— Дайте подумать… Учить китайский язык!

— На кой он нам с-сдался?

— Китайцы скоро захомутают весь мир. И тогда мы застрахуем всех их вместе с пандами на триллионы юаней.

— Не угадала ты, Лодзеева, насчет юаней. Запомни: наши с-сотрудники должны не работать, а с-совершать героические подвиги, для этого наш отдел и с-создавали. Отныне, Лодзеева, с-слово «подвиг» должно с-стать для тебя ключевым.

Я вскочила со стула и, глядя на Пал-Никодимыча преданным взглядом, ударила себя кулаком в грудь, уронив свою любимую белую папку на пол, и пафосно произнесла:

— Уже давно стало. Я прямо-таки горю на работе. Некогда даже пепел с головы стряхивать.

Я подняла свою папку и сунула ее под мышку, изображая готовность идти в бой за родную фирму.

— Врешь! — недоверчиво покачал головой Пал-Никодимыч.

— Не вру! Клянусь в том здоровьем нашего босса — П.П. Прушкина! Чтоб он сдох, когда выцежу из себя хоть капелюшечку лжи!

— А почему ж тогда у тебя, Лодзеева, голяк? Знаешь, чем таковое чревато?

Я драматически, даже, можно сказать, трагически заломила руки. Плюхнулась на стул. Придала лицу выражение тягчайшей скорби. И развела руками, снова выронив папку на пол.

— Как доказали мои британские коллеги, голяк в страховом деле — вещь довольно абстрактная, — я подняла папку и продолжила: — В нашем бизнесе бывает по-всякому. Вон у Кислицкой: полгода голяк был, а потом, бац, две строительные корпорации да еще с филиалами. Каково, а?

Пал-Никодимыч, разгневанно раздувая ноздри, поднялся с кресла. Достал с полки «Агентура» красную папку (вдесятеро более толстую, чем заведенная на меня) с надписью «Кислицкая Ш.Е.».

— У Кислицкой-то все путем, а тебя, Лодзеева, за весь с-срок трудового контракта — одна мелкота, — сказал Пал-Никодимыч, возмущенно потрясая этой папкой передо мной.

— Так ведь специфика работы такая. Москва трудный город. Кругом уйма страховых контор. И все друг у друга клиента из клюва вырвать норовят. Мне иногда даже кажется, будто за мной следит какая-то банда из конкурирующей фирмы.

— Да кому ты нужна!?

— А как иначе можно объяснить такой факт: стоит мне только найти крутого клиента и замутить с ним переговоры, тут же его перехватывает какая-нибудь шантрапа, предложив более выгодные условия?

Испытывая интерес к содержимому личного дела конкурентки, я попытается выдрать красную папку из пальцев Пал-Никодимыча.

Но сила пальцев Пал-Никодимыча настолько велика, что он без труда поднял меня — вцепившуюся, как кошка, обеими лапами, тьфу, то есть руками в папку с чужим досье дуру — и удержал ее на весу.

Я изумленно посмотрела вниз. Обнаружила, что мои задние лапы, тьфу, то есть ноги болтаются в полуметре от пола. Но продолжила оправдываться:

— Ко всему прочему в нашем городе самая высокая концентрация проходимцев и хапуг. Тут даже мэров постоянно гонят в шею за рвачество.

Пал-Никодимыч — то ли от удивления, то ли от негодования — ослабил хватку. И я упала на пол, сжимая заветную красную папку в руках.

— Захлебывающаяся от нефтедолларов Москва, — Пал-Никодимыч открыл жалюзи и указал пальцем на виднеющуюся в окне кремлевскую башню, — это для тебя «трудный город»?!

— Типа того, Пал-Никодимыч, — кивнула я, раскрыв красную папку. — Кумовство, рейдеры, откаты, инсайды, недобросовестная конкуренция, липовые конторы и все такое.

Бормоча эту чушь, я быстро листала личное дело Кислицкой.

Но Пал-Никоимыч вырвал оное из моих загребущих ручонок и вернул красную папку на прежнее место.

«Сейчас, как всегда, заорет что-нибудь вроде: «Как ты меня задолбала своей простотой, Лодзеева! Я тебе что, мальчик!? Мы тебе что, благотворительный фонд!?», — подумала я, поднимаясь на ноги.

Однако вопреки опасениям Ники Пал-Никодимыч спокойно сел в кресло и язвительно поинтересовался:

— А как бы ты тогда работала в каком-нибудь провинциальном Мухосранске, где физлица — одна голытьба, а юрлиц кот наплакал, да и те ходят под бандитами?

Пал-Никодимыч даже сквозь темные стекла очков ухитрился сверлить обвиняющим взглядом мой ни в чем ни повинный лобешник.

«Странно, почему он не стал, как обычно, изображать брачные игры какаду и махать крыльями? — насторожилась я. — Это, между прочим, хуже всего. Значит, задумал что-то нехорошее».