Виктор Точинов - Царь Живых

Однако – вчера явно были. Интересно, интересно… И ни одной пустой бутылки, ну надо же… Впрочем, это не важно. Теперь – не важно.

Он грохнул футляр на стол, напротив места Прохора. Вместо заявления. Заявления о выходе из клуба. Прохор поймет. Прохор поймет все. Когда надо – Прохор понятливый.

Ваня подошел к большому деревянному шкафу. Взглянул на вторую сверху узкую деревянную панель, разделяющую полки – несекретные полки. Сейф. Его личный сейф – сейф мастера.

Открывать и смотреть не хотелось… И он дернул панель на себя – не набирая код и не отключая механизм самоликвидации… Внутри зашипело.

Смотрел с опасливым интересом – наблюдать вживую Действие заморского механизма не приходилось. Он был – для экстренных ситуаций, таких в “Хантере” пока не случалось. Теперь – случилась…

Не полыхнуло бы… Сплошное вокруг дерево.

Не полыхнуло. Сработало как надо – хотя было рассчитано на уничтожение дискет да бумажек.

Внутри что-то лопалось со звоном, и что-то шипело с потрескиванием, и что-то просто шипело, и через непредставимо малую щелку пробился-таки резкий спиртовой запах… Все длилось ровно десять минут – он засек время – и кончилось. Не полыхнуло – только аромат нагревшегося дерева напоминал о русской бане – о бане, в которой к великому горю собравшихся вдребезги разбилась трехлитровка со спиртом…

Вот и все. Нет коллекции мастера. Да и мастера – больше нет. Правда, остался другой…

Он резко, чтобы не передумать, рванул вторую панель. Тоже сейф. Сейф Прохора. И вышел на крыльцо, не слушая змеиного шипения.

Солнце уже поднялось над окружающими “Хантер” деревьями – осветило и ослепило. Он не стал жмуриться и прикрываться ладонью. Глаза у него никогда не слезились – не часто, но такое бывает. Что-то со слезными железами. Не умел Ваня плакать.

Он представил лицо Прохора, открывающего сейф – и улыбнулся. Потом на секунду пожалел, что вдребезги разнес карабин “Везерби”. Но лишь на секунду. А затем снова улыбнулся. Он нажил врага, страшного врага – и сам знал это.

Но!

У него не осталось ничего.

Не осталось оружия.

Не осталось как бы любви.

Не осталось дела, страшного и кровавого – но нужного. Он считал – нужного.

Ничего.

Теперь что-то появилось…

Хотя бы Прохор…

Ваня улыбался.

Он не знал, что все кончилось и началось вновь. Что Путь его страшен и долог, но – он только что миновал развилку и впереди его ждет все. Оружие. Дело. И Любовь.

Нехорошее число – тринадцать. Хотя, как сказал один преуспевший в арифметике товарищ, – сакральное. Но – нехорошее.

Я*, конечно, не суеверен.

Но рисковать не хочу.

* Примечание соавтора: Мне не то чтобы просто надоело убирать лезущую с солдафонской настойчивостью на страницы повествования личность подполковника ****ва, хотя и этот факт имеет место… Но главная причина, по которой я решил предоставить слово этому самозваному “наставнику кадетов”, – желание дать понятие об уровне образования и интеллекта людей в погонах, которым до сих пор еще доверено в нашей стране столь многое – от ядерного оружия до права воздействовать всеми способами в течение двух лет на души молодежи… В принципе особых сомнений этот уровень и так ни у кого не вызывает. Известно, как способствует мышлению изучение Уставов и хождение строем. Но иногда самый действенный прием Дискуссии – дать оппоненту высказаться до конца и полностью. Без комментариев. И – большинство услышавших его сделают правильные выводы. Итак – слово подполковнику ****ву.

В главе с подобным номером так и гляди – случится, что-то страшное. Мрачное. Жестокое. Кошмарное. Чудовищное.

Убьют кого-нибудь; или обворуют; или нанесут телесные повреждения разной степени тяжести; или, не дай Бог всем нам (нимфоманки не в счет), – изнасилуют или принудят к действиям сексуального характера; или вовлекут несовершеннолетних в преступную деятельность; или воспрепятствуют осуществлению избирательных прав; или причинят имущественный ущерб путем обмана и злоупотребления доверием; а то еще и необоснованно откажут в приеме на работу или необоснованно уволят с работы беременную женщину или женщину с ребенком до трех лет – и это не говоря о таком рвущем сердце и леденящем кровь кошмаре, как злостное уклонение от уплаты средств на содержание детей или нетрудоспособных родителей…

Но это все семечки, не больно-то и страшно. Но в тринадцатой главе может произойти и действительно ужасное. Нет, не так.

Вот как: ДЕЙСТВИ-И-И-И-ТЕЛЬНО УЖА-А-А-А-СНОЕ!!!! (это, по задумке, надо провыть замогильным голосом).

То, что лишит вас покоя днем, и аппетита за обедом, и аппетита за ужином, и аппетита за завтраком, и аппе… (ах, у вас трехразовое питание? ладно, проехали), и сна в постели, и потенции в постели, и контроля над мочеиспусканием в постели (что, что? на полу спите? ну жизнь у вас, однако – ни поесть, ни поспать толком…), и… тьфу на вас, даже с мысли сбили… – короче, произойдет то, что лишит вас всего и даст взамен новое и гнусное: внеплановое отключение горячей воды и внеплановый визит тещи; подложенную свинью (вам) и неподложенный вовремя памперс (вами); брак без секса (у вас) и секс без брака (у вашей дочери); сон разума, рождающий чудовищ, и сон ужасов с Чубайсом в главной роли – мое дыхание рвется на длинной фразе, но я хочу закончить (кстати, никто не напомнит, с чего я там начал?)… проклятый склероз…

Короче, случится КОШМАРНОЕ, чему нет места в уголовном кодексе Российской Федерации, и кодексах стран ближнего и дальнего зарубежья, и в уложении о наказаниях Российской империи, и в кодексе Наполеона, и в Судебнике Иоанна, и в Судебнике другого Иоанна, и в Судебнике Казимира, и в Судебнике Беги и Агбуги (не знаете, кто такие?), и в Правде Ярослава, и в Правде Ярославичей, и в Комсомольской Правде!, и в римском праве, и в германском праве, и в Законнике Билоламы, и в Законнике Е. Сухова (т.т. 1—3), и даже в выбитом на древних плитах УК царя Хаммурапи…

БУДЕТ ПРИНЯТ ЗАКОН ОБ АЛЬТЕРНАТИВНОЙ ВОЕННОЙ СЛУЖБЕ.

Вот это действительно страшно.

Я уже боюсь. И писать тринадцатую главу не буду.

Ладно, господа кадеты…

Передохнули?

Продолжим.

Да не дрожите вы так, господин кадет, заранее, особо страшного пока не будет – следующая глава о Любви.

Шестое убийство, самое кошмарное, все перевернуло с ног на голову.

Майор Мельничук ничего не понимал. Абсолютно.

В действиях серийников логика всегда есть. Хоть и маньяки. Страшная и нелюдская, но логика.

А еще есть, говоря по науке, – модус вивенди. Майор, иностранных слов не жаловавший, говорил просто: манера.

Манера у маньяков всегда одна и та же. Стиль. Фирменный почерк. Не спутаешь.