Виктор Точинов - Царь Живых

Они все равно развевались – но стрелять не мешали…

Адель подняла лук…

И Ваня понял, что лучше ее нет никого…

Адель натянула тетиву…

И Ваня понял, что должен быть рядом с ней – всегда и везде, и не важно где, и не важно как; а если не будет – то кончится все и ничего не начнется…

Адель отпустила стрелу…

Стрела летела.

Она звенела, как готовая лопнуть струна.

А воздух – пел.

И Ваня понял, что нашел Любовь… И не говорите – так не бывает. Бывает! И будет всегда!

А те, кто точно знает, что бывает и так – вы, господа поэты, – берите гусиные перья и пишите про это стихи! Но хорошие стихи – избавьте от пошлых метафор: мол, Адель промазала и угодила Ване в сердце…

Адель-Лучница никогда не промахивалась.

Такое можно увидеть только в кино, и то не в каждом фильме. В основном в сериалах о благородном разбойнике Робин Гуде. Но там, понятное дело, работают мастера спецэффектов…

На стадионе завода “Луч” таковых не наблюдалось.. Но стреляла Адель эффектно. Семь стрел.

Первая вонзилась в центр мишени. Идеально в центр. Торчала, слегка подрагивая.

После второго выстрела стрела продолжала одиноко подрагивать в центре. Одна. Но – вторая! Первая упала. Выстрел был в одну точку.

Ваня не слышал реакции собравшихся и почти не заметил результата выстрела.

Он смотрел на Адель.

Она была прекрасна, когда стреляла, – Адель-Лучница.

Впрочем, Адель была прекрасна всегда.

Третья стрела…

Четвертая…

Все один к одному – до седьмой стрелы. До последней.

Все шло быстро, и лишь перед финальным выстрелом Адель сделала паузу…

Короткую паузу.

Седьмая стрела расколола шестую. Вдоль. Ровно пополам.

Она опустила лук и отошла с позиции для стрельбы… Даже не подходя к мишени.

Да и зачем? В рваную дырочку на гоблинском сердце можно было просунуть палец. Один. Второй уже не помещался… Вопрос о победителе был снят.

Адель опустила лук и отошла с позиции для стрельбы… Она шла не к толпившимся эльфам. Она была чужая среди них. Эльфы знали ее – но Адель была им чужая…

Она шла к Ване.

И он понял – все. Все кончилось. Потому что сердце его остановилось. Это не метафора – совершенно конкретно перестало сокращаться. Кровь замедлила свой бег – и тоже остановилась. И наползала тьма – из углов, с краев того, что он видел, и оставалось лишь светлое пятно в центре… Там была Адель.

Конец, подумал Ваня и обрадовался: лучше умирать, видя Ее (он не знал имени, просто Она), чем оскаленную морду человекокрысы с занесенным куском арматуры – было, было, с ним однажды такое! – и тут же мимолетный оскал крысы исчез, он вышвырнул его из умирающего мозга – была только Адель. Конец, подумал Ваня – и был счастлив.

Потом все кончилось и началось снова – потому что Адель улыбнулась ему…

И он стал жить.

А может, все было не так. В смысле, не так романтично. Но пару ударов сердце Вани Сорина точно пропустило…

Вопрос о победителе был снят.

Королева эльфов поняла это сразу – и, колыхаясь величественным королевским телом, подбежала к Адель – поздравлять.

– Ах, Аделиночка, это бесподобно. – Ее щебечущий голос был совсем не королевский. Имя Аделиночка сначала резануло по слуху – ну не могло, не могло быть у Нее такое дурацкое имя! – и тут же отозвался дар: ложь! Отозвался болью.

Королева щебетала еще и еще, и это было больно – она слишком много лгала. Ване ложь вообще была неприятна чисто физически: но на вранье повелительницы эльфов он реагировал почему-то особенно остро…

А та говорила, как они все любят Адель, и как всегда рады ее видеть, и как она, королева, с огромной радостью возложит сейчас венец на эту прекрасную голову, и… – а в голове Вани билось болезненно-гулким молотком: ложь, ложь, ложь… Хотя – на словах о прекрасной голове молоток сделал паузу.

Ваня стоял неподалеку, и слышал их разговор, вернее, монолог королевы, и хотел отойти, спастись от долбящегося наружу молотка, и не мог, и… Но тут произошло чудо.

И тут с Ваней произошло чудо. Обыкновенное маленькое чудо…

Тьфу, господин кадет, как не стыдно… Ну при чем тут Адель?

И при чем тут Любовь?

Разве Любовь происходит? Разве она обыкновенная? Или маленькая?

Маленькое и обыкновенное, господин кадет, – это у вас. Чуть ниже пряжки ремня…

Я не про Любовь, я про чудо. Суть чуда была проста: Ваня научился управлять своим даром. А именно – отключать. Только не спрашивайте, как он это делал…

Кто спросил: как?

Так, опять вы, кадет… Экий вы, право, любознательный… Придется работать с вами индивидуально.

Вопрос: вы можете объяснить, господин кадет, как вы закрываете глаза?

Да я не про это, я сам знаю, что по команде “отбой”, меня интересует механика процесса.

Что? Веки опускаются? Верно, но не исчерпывающе. Вы можете рассказать в деталях и подробностях, как работают мышцы, опускающие ваши веки, как сокращаются их мио-фибриллы и как расщепляется при этом АДФ? Вы вообще знаете, что такое АДФ? И я не знаю, не суть важно, главное – расщепляется. А может, вам знакомы процессы, происходящие в вашей оптической системе “роговица-хрусталик”, когда работают ваши мышцы, опускающие ваши веки, закрывающие ваши глаза по команде “отбой”? Не знакомы…

Вот так и Ваня Сорин не знал, как он делает это – отключает свой дар.

Как все-таки отключал? Запущенный у вас, кадет, случай. Этиология в тумане, прогноз неутешительный.

Встать! На кухню шаго-о-ом… арш! Доложитесь дежурному.

Гностик выискался…

Остальным довожу: чистым разумом мир не познаешь. Инструмент нужен. Орудие. Желательно – острое. Нож для чистки картофеля вполне подойдет.

Увидите – вернется другим человеком.

Еще вопросы?

Тогда продолжим.

Труба зовет.

Немая сцена.

Звуков нет. Это не сон – но все звуки куда-то делись. Бывает.

Они едут. Колеса беззвучно крутятся. Это не электричка – здесь нет электричек. Это не скорый поезд – у них нет денег на скорый поезд.

Это – называется “подкидыш”.

Вагоны похожи, очень похожи на электричку – но слишком грязны, скамейки изломаны и похабно исписаны. Мир сквозь мутные стекла кажется мертвым. Дым – в вагонах здесь курят. И пьют. И едят. И просто живут. И все это едет. Вокруг много мертвых, но оставшиеся в живых не пугаются – привыкли. Какая разница – мертвецы довольно бодро ходят, что-то вкладывают в мертвые рты и мерно двигают челюстями. И курят. И пьют. Только не живут – но внешне это мало заметно.

Мальчик не спит – сжался на скамейке, возле окна в мертвый мир. В окно он не глядит. Он смотрит на игрушку – джип американской полиции. Марья вообще никуда не смотрит.

“Подкидыш” ползет вечность. Останавливается у каждого семафора. В каждой деревушке. Деревушки разные – в одних теплится жизнь. Другие – кладбища. Погосты. Но притворяются живыми – как и их обитатели.