Виктор Точинов - Царь Живых

Майор заканчивал юрфак, но на досуге почитывал книжки из разных областей знания.

С Больцманом сатанист знаком не был, хотя имел нехорошие подозрения о его национальной принадлежности. А про энтропию, естественно, слышал. Но слегка подзабыл: то ли это редко практикуемое половое извращение, то ли агрегатное состояние мозга после приема новейших синтетиков… Короче, Суриков был мыслителем-самородком.

Майор вздохнул в третий раз и стал набирать номер Галочки – капитана Галины Старопановой, курировавшей таких вот нелегких подростков.

…Сбагрив с рук сатаниста, майор вышел в коридор управления. Было тошно. Опять пустышка. А штабель трупов растет. И тут судьба доказала, что с интуицией у майора все пока в порядке – и недаром он предчувствовал, что скоро опять столкнется с притихшим вроде “Хантером”.

Посланницей судьбы была женщина лет тридцати, в отличие от большинства посетителей сего заведения не спешащая поскорее покинуть его стены. Посланница стояла с выписанным пропуском на выход и пыталась что-то втолковать скучающему старлею Нелидову. Отнюдь не прислушивавшийся к их разговору Мельничук уловил знакомую фамилию и насторожился…

Больше всего сейчас он напоминал учуявшего дичь сеттера.

Сорокапятилетнего, изрядно облысевшего сеттера.

Но не утратившего чутье.

И хватку.

Так кто же вел его этим странным путем?

Исподволь, незаметно, от развилки к развилке?

В общем, после громогласного пророчества Клементины ответ на этот вопрос Ваня себе уже представлял. Смутно, но представлял.

Некие люди (назовем их пока так) хотят, чтобы он встал на их сторону в где-то идущей и невидимой миру схватке. Невидимой – но страшной и жестокой. Почему Ваню хотят призвать под одно из знамен, за какие такие боевые или морально-волевые качества – это уже другой вопрос. Но – хотят. И представители тех людей – Адель и Дэн.

Однако есть некая шероховатость во всем этом построении. Почему так все запутано? Знаки, пророчества, блестяще спланированные случайности?

Если цель ясна и честна, то почему бы не прийти и не сказать прямо: слушай, парень, тут один нехороший богатый человек по прозвищу Царь хочет стать еще богаче и гоняет через именуемый Вратами горный перевал караваны с дурью. С дурью, от которой вполне законопослушные граждане приобретают привычку днем спать, а ночью рыскать в поисках кровушки. И пора, парень, заканчивать с этим безобразием. А кроме нас – некому. Но у нас в команде не хватает хорошего пулеметчика…

Никто не пришел.

Никто так не сказал.

Значит?

Либо Битва идет на таком уровне, что любого рассказавшего о ней сразу посчитаешь психом – без каких-либо вариантов.

Либо – втемную тебя готовят к чему-то гнусному. Не успеешь оглянуться, как увязнешь по самую маковку и очутишься в подручных у того самого Царя. Караваны охранять будешь.

(Однако! Что там о коммерции и коммерсантах ни думай, но большой бизнес логике мышления учит кристальной. И те семь лет прошли – не зря!)

Но второй вариант не проходил. По одной маленькой причине.

Дар.

Попробуйте кого-нибудь, наделенного даром чуять ложь, использовать втемную… Лучше и не пытаться. Безнадежно.

Тут Ваня вспомнил деда. Своего родного деда по отцу. И кое-что заподозрил.

Дед всплыл в памяти центральным персонажем короткометражного фильма “Детство Ивана”. Примерно такого:

…Дед сидит на лавочке у их дома. Курит. Он единственный в семье курит – ушел на Великую Войну мальчишкой и вернулся через четыре года мужчиной с седыми висками и неизменной папиросой во рту. Остальные Сорины, и мужчины, и женщины, табак не признают. Корни семьи – из раскольничьей старины. Минувшие десятилетия старую веру из них повыбили, последние два поколения уже полные атеисты – но отвращение к табаку осталось. И дед смолит – лишь на улице. Специально сладил себе лавочку…

Дед отнюдь не стар – пятьдесят с небольшим. Через два года его не станет. Мужчины Сорины умирают молодыми – неприятная такая фамильная особенность…

Ване четыре года. Ваня стоит перед лавочкой и излагает замысловатый сюжет, в финале которого на Ваниных штанах появилась огромная дыра. По сюжету, понятно, Ваня в ее генезисе никак не замешан – более того, активно пытался оному появлению воспрепятствовать.

Сюжет логичен. Сюжет тесно сплетен с имевшими место фактами. Сюжет оснащен мелко-уточняющими деталями, делающими его абсолютно достоверным.

Дед не верит. Ничему. Дед не ругается, курит с улыбкой, но не верит.

Только сейчас, почти четверть века спустя, Ваня понял, что на его памяти никто и никогда деда не обманывал.

Успешно не обманывал.

Никто.

Никогда.

Похоже, дар оказался наследственным.

Телефон замяукал – и загорелое лицо деда, его статная фигура на фоне серой речной глади подернулись дымкой и исчезли.

Звонил майор Мельничук – сказал, что им необходимо поговорить. О клубе “Хантер-хауз”. Ваня сообщил, что недавно покинул ряды сей организации – навсегда. Майор настаивал на разговоре. Правда, обеспечить его проведение силовыми методами пока не грозил… Ваня согласился осветить интересующие майора аспекты – но где-нибудь на нейтральной территории. Сошлись на не изобилующем клиентами кафе невдалеке от РУВД и назначили время – через два часа. Конец связи.

Майор, как при помощи дара убедился Ваня, не врал и никаких ловушек не готовил.

Действительно хотел поговорить.

И то приятно…

В последнее время в голову Татьяне Степадеевой мысли приходили исключительно гнусные. И не менее гнусные приходили подозрения.

Касались они ее здоровья – а подозрения такого рода куда как живучи, и никакие анализы, и никакие исследования, и никакие чудеса самой современной функциональной диагностики, и никакие гениально чуткие пальцы кудесников старой доброй пальпации – ничто не в силах разорвать удушливые объятия этих подозрений. Есть самый реальный шанс погибнуть от самовнушенной, психосоматической ас-фикции. В терминах медицинской науки – синдром Лаоко-она и сыновей…

Татьяна заподозрила самое страшное.

Что на самом деле она умерла.

И умерла давно.

Ей даже казалось, что она знает, где это произошло и когда.

Где: В старой гостинице, выходящей окнами на старую площадь, на вздыбленную громаду собора и бронзовых ангелов на углах его крыши, встопорщивших позеленевшие бронзовые крылья…

Когда: Давно, почти пятнадцать лет назад… В ту самую ночь. В ту самую, после которой старые стены и перекрытия гостиницы перестали существовать… Ночь была платой. Платой ей, Татьяне. Контора пошла по стопам Клеопатры, дарившей ночи отдавшим прекрасной царице тело и душу… Особенно душу.