Виктор Точинов - Царь Живых

В светлой июньской ночи объект хорошо виден. Не жилой, группа зданий производственного назначения. Жилья поблизости нет, можно бы работать и без глушителей. Но устав есть устав – раз проигнорируешь, и пошло-поехало…

– Что здесь? – спрашивает Ваня. Вполголоса, хотя до зданий далеко – дичь не вспугнуть. Ни крупную, ни мелкую.

Пока дружок разъясняет ему диспозицию, оба готовят оружие.

– Птицефабрика была. – Полухин радостно возбужден, голос подрагивает. – Стоптали ее ножки Буша. Большие устояли, а эта ёкнулась. Крыс – немерено. Во-он видишь, из красного кирпича… да нет, левее… во-во, там подмокших комбикормов осталось невывезенных – крысам еще лет на сорок хватит… даже днем так и шныряют… А вон там – логово. Голов пять, не меньше…

– Сомнительно… От жилья далековато… Что им тут делать? Крыс жрать?

– Разведданные точные. Цветметаллы ковыряют. Что по верхам, давно собрано – так из земли кабеля тащат, из стен тоже… Ну и в деревне шуруют, три кэмэ всего… Кстати, весной там девчонка пропала, шестиклассница… Плохо. Плохо дело, если Славик редшл пришпорить его таким дешевым приемом. Неужели Ваня так расклеился и это так заметно? Или совпадение? Эта балаболка редко задумывается над словами…

А Славик говорит мечтательно:

– Пять голов…

Да уж. Пять правых ушей – норма мастера. Только где тебе, малохольному… Это не в “Квэйк” резаться. Славик словно читает мысли:

– Прикроешь спину?

Ваня кивает. Не пускать же его одного в логово… Сам Ваня лишь так и ходил – в одиночку.

Подходит Прохор с “мазилками”, все готовы.

– Веди, Сусанин!

Славик, раздуваясь от гордости и важности, ведет.

Мысленно считает очки и уши.

Он не знает, что эта охота для него – последняя.

– Хайле*, Даниэль! – рука ,быстро чертит в воздухе непонятный знак – не то приветствие, не то никому не известный иероглиф. – Я ждала тебя, брат…

– Хайле, Адель! Я вернулся…

* Не надо ассоциировать приветствие “Хайле!” с поганым нацистским “Хайль!”.

– Ты видел это?

– Адель… Ты же знаешь, кому дано видеть это… Но , Гавриил видел. И держал в руках.

– И?..

– Он умер…

– Сам?!

– Как же он мог еще умереть?.. Он устал… И почти все забыл… Я хотел убедиться наверняка – и взглянул его глазами… Он вспомнил все – и умер. Сам… Я думаю, он давно хотел умереть, но забыл и это. Кстати, сестра… Тебя – он помнил. Смутно, но помнил.

– Хайле, Гавриил! – Два голоса слились в прощальном приветствии.

Они помолчали.

– Что со Стражем, Адель?

– Страж встал на Путь. Как раз сегодня он встал на Путь.

–Встреть его, сестра… Встреть и проведи – проведи, если сможешь, с Любовью… Это тяжелый Путь.

– Я не знаю Любви, Даниэль. Мне не дано Любви. Я послана не Любить…

– Тогда попробуй дать Любовь хотя бы ему… Бездна все-таки будет меньше – даже если тянуться через нее с одной стороны.

– Я попробую, брат…

– Что Мертвые?

– Мертвые готовы. Она мертва – и не знает этого. Он еще жив – и тоже не знает. Он умрет сегодня.

– А Царь?

– Царь еще не наречен… Завтра он пройдет Испытание – и станет Царем.

– Кто наречет его?

– Я! Адель, посланная, чтобы Победить!

– Знаешь, Адель… Ты удивишься… Царь … Мне его жалко…

Она удивилась.

У них были одинаковые глаза – поразительного, небывало-синего цвета.

А в остальном были они не похожи.

Пуля ударяет в хребет.

Тело дергается, скребет конечностями по земле. Телу хочется жить. Жить ему недолго, последние мгновения растягиваются в вечность. Вот и вся загробная жизнь…

Агония затягивается.

Ваня стреляет в голову.

Крыса мертва.

Ваня удивляется себе, своему инстинктивному выстрелу – слишком дороги ремингтоновские “0.22 магнум”, чтобы тратить их на добивание. На добивание крыс.

Тем более чужих крыс.

Но крыс мало, хреновый разведчик из Полухина. Крыс почти нет. И это странно. Неожиданно побывали деротизаторы? С какой радости? Кто станет оплачивать очистку от грызунов фабрики-призрака? Хвостатые дожрали комбикорм и дружной армией двинулись в поход? Говорят, такое бывает… Или что-то стряслось с генераторами? Со всеми сразу? Невероятно…

Газовых гранат они больше не используют. Вместо них – привезенные Ваней из Англии генераторы. Гораздо удобнее. Крыс выгоняет ультразвук. Слабый, на человека не действует. И это хорошо – крупная дичь невовремя не полезет. Пульки крохотные, работать надо филигранно – а то подранок уйдет далеко. Или вообще уйдет. Такой риск не нужен. Лучше брать тепленьких, на лежке.

В логове.

Подтягиваются остальные – злые, разочарованные. С такой охотой до гроссмейстера как до Китая на карачках. Прохор набрасывается на Славика:

– Ты куда нас привел, пидор гнойный?! Что за херня?! Да я дома, в своем подвале, больше настреляю – через день после потравы! Эльдорадо он нашел, мудила грешная…

Заводит сам себя, напирает на сжавшегося Славку. Кажется, готов схватить за грудки, ударить…

Ваня придвигается. Ни к чему такие эмоции, совсем ни

К Чему.

Когда в руках оружие.

– Значит, так, – рубит Прохор, – в логово вместо этого педрилы иду я.

Ваня шагает вперед. Бросает коротко:

– Окстись!

Педагоги трудились не зря, но северные словечки в его оксфордской речи изредка проскакивают. В такие моменты.

Меряются взглядами. Остальные отступили – не дыша.

Прохор отворачивается. Отходит, кроя по матери все и всех – от майора Мельничука до отдаленных потомков Полухина. С остервенением бьет ногой по добитой Ваней крысе – крысиный труп улетает. Вместе с хвостом. Матерный ураган подходит к двенадцати баллам Бофорта.

Но о Ване и его матери – ни слова.

Ваня молчит.

Прохор его тревожит, и началось это давно. Ваня все сильнее подозревает, что Прохор никогда не относился к очистке как к работе – тяжелой, поганой, но необходимой. Просто Прохору это нравится.

Нравится убивать.

Фонари укреплены над стволами – вместо снятой оптики. Но выключены. Рано. Фонари потом – ослепить, парализовать дичь.

Славик и Ваня идут в темноте. Бесшумно. В инфрасвете кирпичный лабиринт кажется еще гнуснее. Ваня недоумевает – почему логово в подвале? Ведь свободна вся фабрика… Лето, тепло… Закрепившаяся до стойкого рефлекса тяга к подвалам? Хм… Что-то многовато странного на сегодняшней охоте. С самой встречи с Мельничуком… Или Полухин и тут напортачил? Логово не здесь?

Ваня недоуменно думает, чего ему хочется больше: чтобы Славик не ошибся или наоборот…

Азарта нет. Боевой злости нет. “Везерби” в левой руке кажется тяжелее.

С тревогой отмечает, что опять задумался об уходе из “Хантера”. Отставить! Не расслабляться! Не время! Дичь опасная, с такими мыслями недолго словить перо… Или кирпич в затылок… Тем более – пять голов…