Виктор Точинов - Царь Живых

Непрошеные мысли все равно лезут в голову.

Ничего придумать он не успевает, Славик дважды легонько толкает в плечо. Бесшумные сигналы давно разработаны:

Здесь!

Логово!

Дверь. Мертво вросшая в земляной пол, но полуоткрытая – пролезть можно. За дверью – тишина и темнота. Что, впрочем, ничего не значит. Они снимают приборы ночного видения, аккуратно убирают в подсумки – в ближайшее время не потребуются. Свет белой ночи откуда-то сочится, они ждут, пока глаза привыкнут. Пора. Славик готовится к броску, поворачивается к Ване. Их поднятые ладони легонько соприкасаются – ритуал, “ни пуха ни пера” в бесшумном варианте.

Ладонь Славы подрагивает и влажна от пота.

В первый раз всегда так.

Ваня отступает от двери – метра на два.

Славик включает фонарь.

Пошел!

С воплем спятившего каратиста Славик врывается в логово.

И тут же вопль гаснет, вместо него – глухие хлопки выстрелов.

Один, другой, третий – подряд, панически, целиться при такой стрельбе некогда. Рваные хлопья света мечутся за дверью. Ваня напрягается, вскидывает карабин клевому плечу. Внутрь – нельзя, у Славки все пули шальные. Но из двери дичь не выйдет. Живой – не выйдет.

Стрельба кончается вместе с обоймой.

Секундная пауза.

И – крик. Высокий, громкий…

Славкин.

Ваня ныряет в логово – готовый убивать. Луч фонаря пляшет по стенам.

В логове пусто.

Только Славка. Отчаянно визжит. В визге – вселенская тоска и разочарование.

Это действительно логово, Полухин не ошибся. Но пустое. Грязное тряпье собрано в некие подобия постелей. Скудные подобия мебели – явно с помоек. И жили здесь – подобия людей. Человекокрысы. Но сейчас нет никого.

С кем же ты воевал, хочет спросить Ваня, но молчит. И так ясно – палил.во все стороны с закрытыми глазами. Ваня молчит.

Зато орет Полухин:

– Суки-и-и! Бляди-и-и!! Смылись!!! Услышали, как мы блядских крыс – и смылись! Где-то здесь они… Ничего…

Пихает новую обойму. Та не лезет, перекашивается. Наконец с лязгом становится на место. Славка выскакивает за дверь – искать сбежавшие уши. Его крики мечутся там, в кирпичном лабиринте.

Ваня остается. Хочет кое-что проверить.

Подходит к крысиному ложу, с отвращением щупает грязные тряпки. Второе… Третье… Последнее…

Все ясно. Хочется вымыть руки. Полухин опять ошибся. Тепла крысиных тел тряпки не хранят. Дичь ушла давно… В углу блеснуло. Подошел – бутылка “Льдинки”. Вот это уже интересно… И совсем непонятно. Если только… Он сковыривает пробку и принюхивается – в ноздри бьет аромат сивухи. Да-а,. Многое Ваня видел в жизни. Но чтобы дичь свалила с логова, бросив спиртягу… Под ядерной бомбежкой вынесут.

Загадка природы. Еще одна. Но одно понятно – ничего там Славка не найдет.

Ваня ошибся.

Кое-что Полухин нашел.

Или кое-что нашло его.

С какой стороны смотреть…

Славка вернулся в логово странно молчащим. Винтовка в левой руке, в правой – нож.

Нож-ухорез. Короткое кривое лезвие с заточенной вогнутой стороной.

Ваня не понял: неужели нашел? Странные дела…

– Пойдем, – сказал Славка, не объясняя – куда и зачем.

А Ване вдруг никуда не захотелось идти. Точнее, захотелось – но не с Полухиным и не в темный лабиринт, ему захотелось наверх, на свежий воздух, и шарнуть вдребезги карабином о 'первый камень, и идти налегке, долго-долго идти, и чтоб вокруг была трава, и не было темных подвалов, и темных подъездов, и темных лабиринтов, и темных колодцев, и темных людей. Чтоб было светло.

– Пойдем, – сказал Ваня, не спрашивая – куда и зачем.

И шагнул в темноту, мимо навеки вросшей в землю двери.

Ваня Сорин шагнул – и встал на Путь.

Сам не зная этого.

Путь вел наверх. Туда, где светло.

Но и этого он не знал.

Путь был страшный, и многой крови суждено было пролиться на нем – об этом Ваня догадывался.

А еще на пути его ждала Любовь.

– Ну ты нашел так нашел.

Других слов не было.

Девушка лежала на спине. Прямо на сырой земле. И, казалось, спала. Впрочем, не только казалось – поглядев внимательно, можно было заметить легкое дыхание. А может, то было не дыхание – но грудь ее легко, едва заметно поднималась-опускалась. Весьма красивая, кстати, грудь.

Лежа на спине – отнюдь не самая выгодная поза для демонстрации бюста. Девушку это не портило. Как и отсутствие бюстгальтера под тончайшим платьицем. Черным платьицем.

М-да… Находочка. Спящая царевна. Пардон, а где хрустальный гроб? Где работяги-гномы? И, самое главное, кто тут королевич – я или Полухин? Кому ее целовать-то?

Длинные черные волосы разметались по черной земле – и были гораздо чернее. Наряд прост и скромен – ничего, кроме короткого, до середины бедра, платья. И на ногах – ничего. Ни обуви, ни чулок-колготок… А ноги… Нечасто Ваня встречал такие ноги. Особенно в темных подвалах заброшенных птицефабрик.

Он склонился. Взял ее за руку. Легонько потряс. Коснулся лба.

Девушка не реагировала.

А целовать принцессу отчего-то не хотелось…

– Это не бомжиха, – констатировал Ваня и так очевидное.

Полухин с очевидным готов был поспорить. Что и сделал.

Кто живет в скворечниках? Скворцы. А в крольчатниках? Кролики. В петушатниках? Петухи, ясное дело…

Тогда вопрос: кто это у нас тут в бомжатнике отдохнуть прилег, э?

Неисповедимые пути полухинской бессмертной души читались легко, как азбука для первого класса.

Рыскал по подвалу, пытаясь отыскать улизнувшие уши. Взбешенный сорвавшимся очком. Увидел, ошалел – и схватился за нож-ухорез. Но по хилости своей натуры заколебался. И пошел за Ваней – поделиться ответственностью. Поделился. Спасибо, Славик, век тебе не забуду…

Самое поганое, что с формальной стороны придурок прав на все сто. Бомж – это ведь аббревиатура… А имеющие определенное место жительства девушки спят обычно на белых простынях. Некоторые эстетки – на цветных, более эротичных. Но никак не на сырой подвальной земле…

И жизнь ее принадлежит Полухину – это так. Так записано в документе, скрепленном их кровью. Секунды капали. Надо было решать.

Решать быстро такие проблемы Ваня не мог. Не умел… Полухин нервно улыбнулся и перехватил поудобнее ухорез. Решение сверкнуло мгновенно. Кровь – это серьезно. И своя, и чужая. Подписанные ею бумаги – тоже. Пусть делает что хочет. Но тогда в подвале появится крыса. Большая.

С мелкокалиберной винтовкой в руке. Появится – и долго не проживет.

– Делай что хочешь… – сказал Ваня.

Ваня не стал перехватывать карабин поудобнее, манипулировать с затвором и предохранителем. К чему давить на человека, пока он еще человек?

Ждал и смотрел.

– Это же наркоманка обширявшаяся… Я уж будил, будил… – сказал Полухин жалобно. – Через несколько лет будет старухой, седой, грязной, вонючей, ты сам…