Карина Сарсенова - Хранители пути

— Что же мне делать? — с надеждой заглядывая в глаза ангелу, спросила Анника, дрожа и растирая внезапно похолодевшие руки посреди нескончаемой багровой жары.

— Повторяю снова и снова: ты должна простить все зло, причиненное тебе Геннадием, шаг за шагом. Простить его полностью и навсегда. И тогда он больше не будет властен над тобой.

— Вероника приказала сделать ее портрет вот с этой фотографии! — рассерженно тыча мясистым коротким пальцем в крупную фотокарточку, рычал Евгений.

— Но она сама на себя не похожа на этой фотографии! — заглядывая через мощное плечо блондина, высокий брюнет с глубокими черными глазами с грустным сочувствием вглядывался в хищно улыбающуюся с карточки девицу, чьи кричаще-красные надутые явно чем-то искусственным губы занимали добрую половину ее лица.

— Жень, ты посмотри, это ж не Вероника, а вурдалак какой-то! — отвернувшись от фотографии, изрек Расул.

— Придурок ты, Рас! — надменно выгнув брови, процедил Евгений. — Какой еще вурдалак! Ты ни фига не смыслишь в женской красоте! У женщины главное — губы и задница! — оглушительно заржав, коренастый парень с силой хлопнул Расула по пятой точке. Едва не потеряв равновесия, тот слегка поморщился и миролюбиво сказал:

— Прекрати паясничать, Женька. Что тебе в женщинах нравится, меня не касается. И Веронику, кстати, тоже. Потому что она особенная. Понимаешь? ОСОБЕННАЯ! Главное не то, что там у нее есть, а то, что она не похожа на себя! И как ты будешь делать ее портрет? Кто на нем будет изображен? Вампир или Вероника?

— Да что ты заладил: вампир, вурдалак… — начал закипать Евгений. — Сказано тебе — по этой фотке. Вот и будем делать по ней!

— Знаешь, Жень, ты делай, как хочешь. А я сделаю по-своему. Потом покажем Веронике оба варианта. Пусть выберет, какой ей по душе.

— Делай, как хочешь, — эхом повторил Евгений слова Расула. — Но на постерах должен быть артист в образе, а не такой, каким он там тебе видится!

— Нет, Женя, ты не прав, — сложив руки на груди, с высоты двухметрового роста величественно изрек Расул. — Образ рождается из души артиста. Если внешний вид будет противоречить внутреннему ощущению, зритель почувствует фальшь и не пойдет на концерт. Ты взгляни внимательнее… — Расул достал из внутреннего кармана пиджака белый конверт, открыл его и бережно вынул небольшое матовое фото. — Вот… Она же здесь красавица! Ты взгляни! Нет, ты посмотри! — он упорно совал карточку под нос брезгливо отворачивающемуся Евгению и наконец добился его внимания.

— Ну и чего здесь… — одним глазом покосившись на снимок, лениво протянул Евгений.

— Как — чего! — подскочил Расул. — Здесь КРАСАВИЦА! А там уродина! У Веры душа какая красивая! А на нее маску общепринятую надевают! Она же без нее светится вся! И ей не нужно лишних красок! Ей нужно подчеркнуть красоту, но не рисовать ее заново!

— Ты чего высокопарную хрень несешь! — ударив Расула по руке, огрызнулся Евгений. — И где ты понабрался всяких наворотов! По-человечески говорить не можешь?

— А по-человечески — это как? — ехидно парировал Расул, успев выдернуть фотографию из-под каблука норовившего наступить на нее Евгения. — На языке пьяных матросов и неотесанных мужланов?

— Ух, ты, какие мы интеллигенты! — вдруг разъярился задетый за живое Евгений, чующий унижение, но не способный его осознать. Угрожающе сжав кулаки и вобрав в плечи круглую голову, он принялся медленно наступать на попятившегося от него Расула.

— Так, господа! — вскочил со стула проснувшийся от их криков менеджер. — Вы что тут — драться собрались? Выходите на улицу и выясняйте там отношения! Или делайте заказ, или убирайтесь отсюда! Сейчас полицию вызову! ОХРАНА!!!

Облитые холодной водой чужого неодобрения, оба несостоявшихся воителя одновременно с удивлением воззрились на встрявшего в их битву парня, внезапно обнаружив его присутствие. И одновременно же хихикнули в ответ на его беззащитно-рассерженный вид, комичную плюгавость внешности и высоко задранную рыжую нечесаную голову.

— Извините… — хором сказали оба потенциальных заказчика и опять же единовременно протянули молодому человеку две разные фотографии, каждый свою.

— Чего тут у вас… — не сводя недоверчивого взгляда с недавних нарушителей его личного спокойствия, буркнул паренек.

— Делайте два портрета, — ситуационно спевшимся хором ответили брюнет и блондин.

— Оба в технике шелкографии? — заметно расслабившись от разговора на мирную деловую тему, уточнил служащий.

— Да, оба, — кивнув головами, подтвердили верность его слов Расул и Евгений.

— Вот увидишь, она выберет мой вариант! — победоносно пробасил Евгений, берясь за ручку входной двери.

— Брось, ЖЕНЬКА, — примирительно вымолвил Расул. — Как только она увидит мой вариант, то сразу выберет его.

— Ах, ты опять? — развернувшись на каблуках, угрожающе прорычал Евгений.

— Не опять, а снова, — иронично улыбаясь, поддел его Расул и предусмотрительно отступил от драчуна на пару шагов.

Вздрогнув от громкого звука, они одновременно обернулись и увидели, как рыжий юноша поспешно поворачивал ключ в замке с внутренней стороны двери.

— Фанаты недоделанные… — с облегчением произнес он, вешая перед собой небольшую прямоугольную табличку с надписью «ЗАКРЫТО» и испуганно отскочил, услышав громовой хохот стоящих перед хрупкой стеклянной преградой своих недавних буйных посетителей.

Высокий, черноглазый, безусловно и аристократически красивый мужчина, смотрящий на нее с другой стороны толстого студийного стекла, казался близким, чересчур близким… Или это она была слишком близка к нему все эти дни… Родной человек, брат ее отца, почему она не должна была доверять ему? Почему она так сильно не хотела следовать его просьбам и советам? Объяснить себе причины своего же беспокойства Меруерт никак не могла. Но, несмотря на отсутствие весомых аргументов, тревога оставалась и более того, нарастала с каждым днем. Но в то же время что-то прочно удерживало ее от… От чего? Меруерт поправила слишком большие для нее наушники, споткнулась о ножку пюпитра, покраснела и растерянно посмотрела на Шалкара, с теплой улыбкой наблюдавшего за ее неуклюжими действиями. Когда же она, наконец, сможет довериться его словам о ее таланте и запеть по-настоящему! Наверное, никогда. Не ее это дело — петь. Сняв наушники, она махнула ими Шалкару.

— Что еще, детка? — нажав кнопку на столе, проворковал тот ласковым тоном, в котором проскользнули нотки тщательно скрываемого раздражения.

— Я не знаю, как начать… — потерянно произнесла Меруерт. — Я вообще не умею петь. Я ведь вам говорила!

— Племяшка, тебе это кажется! — успокаивающим тоном промолвил Шалкар и ободряюще улыбнулся. — Ты же пережила клиническую смерть! И потеряла память! Конечно, трудно довериться моим словам, но ты же видишь! — взмахнув рукой, он развернулся и указал на сидевших в комнате нескольких человек. Меруерт кивнула напряженно глядевшим на нее Серику и Тохтару и вежливо улыбнулась четырем незнакомым мужчинам и женщинам, сканирующим ее неприятными оценивающими взглядами.