Клайв Баркер - Книги крови III—IV: Исповедь савана

Это не Уолл.

Уолл был из плоти и крови — посетитель казался разорванной куклой. Уолл был угрюм — этот тип улыбался. Уолл означал жизнь, закон и порядок. Пришелец — совсем другое.

Сомнений нет, это Гласс.

Магвайр потряс головой. Девочка, которая не видела колеблющуюся на сквозняке фигуру, недоуменно спросила:

— Я что-то сделала не так, папа?

Ее слова еще звучали в воздухе, когда Ронни бросился в атаку. Он взлетел вверх по лестнице с неуловимостью тени. Он теперь и был тенью, окруженной трепетавшими языками рваной одежды. У Магвайра не осталось шанса на спасение. Инстинктивно защищаясь, он пытался найти слова оправдания, но рука Ронни — у савана осталась только одна рука, — обернутая полотном материи, схватила его за горло. Магвайр рефлекторно перехватил ее. Тщетно: рука быстрой змейкой проникла в сотрясаемую судорогами гортань и, разрывая пищевод, поползла к желудку. Магвайр чувствовал ее там: она вызывала ощущение чудовищной полноты, словно от сильнейшего переедания. Рука сотрясала стенки желудка, стремясь нащупать трубку кишечника. Магвайр был еще жив. Он не умер от удушья — так быстро все произошло. Он не понимал, чего добивался Ронни, а лишь чувствовал, как тот проникает в его внутренности — все глубже, все ниже. Наконец саван мертвой хваткой вцепился в основание прямой кишки. Крепко ухватив все, что можно было удержать, Ронни вытащил руку.

Он проделал это быстро, но Магвайру этот миг показался бесконечным. Он стенал от страшной боли рвущихся внутренностей, выходящих из горла. Весь мир, скрытый в его теле, оказался теперь снаружи. Он был покрыт смесью желудочного сока, кофе, крови и желчи.

Ронни потащил его за собой. Наверх. Еще выше. Опустевший живот прилипал к спине. Притянутый за хвост собственных внутренностей к верхней ступеньке, Магвайр был сброшен вниз. Он оказался там, где все еще стояла его дочь. Голова мертвого Магвайра была обмотана его кишками.

Ребенка, казалось, эта сцена ничуть не встревожила. Но Ронни знал, что дети скрывают свои чувства.

Дело сделано. Дрожа при каждом шаге, он начал спуск вниз. Малышку все ясе надо успокоить, если это возможно. Он попытался размотать закрутившуюся руку, чтобы коснуться девочки. Он дотронулся до руки ребенка. Трейси молчала… Теперь ему оставалось только уйти с надеждой, что она забудет этот кошмар.

Трейси осталась одна. Она поднялась наверх, чтобы найти мать. Ракель не откликалась, и человек, лежавший на ковре у окна, тоже. Но у него имелась одна штука, которая привлекла девочку: толстая красная змейка, выглянувшая из его штанов. Трейси засмеялась — такая глупая смешная штука.

Она смеялась долго. Не умолкала даже тогда, когда в доме появился инспектор Уолл, как обычно не успевший вовремя. Смертельные танцы в доме Магвайра уже закончились, и Уолл радовался, что опоздал на эту вечеринку.

Саван Ронни Гласса все еще находился в исповедальне собора Святой Марии Магдалины, истрепанный до неузнаваемости. Ронни не чувствовал — ни в нем, ни в себе — никаких других желаний, кроме одного: покинуть это раненое тело. Покинуть его навсегда Он больше не в силах оживлять мертвую материю. Он хотел исповедаться. Он страстно желал этого: рассказать Отцу, Сыну и Святому Духу обо всех своих грехах: тех, что он совершил или держал когда-либо в мыслях. Но отец Руни все не шел, и Ронни решил сам найти его.

Он открыл дверь исповедальни. Собор был почти пуст. Кто пойдет сюда в такой поздний час, когда можно готовить еду, покупать любовь и жить в свое удовольствие? Лишь молившийся в углу за своего сына грек-цветочник видел белую фигуру: пошатываясь, она приближалась к ризнице. Грек принял саван за наглого подростка, набросившего на голову грязную простыню, чтобы изобразить нищего бродягу. Цветочник, не терпевший неуважительного отношения к церкви, собрался отучить бездельника от глупых игр.

— Эй! — громко крикнул он.

Саван повернулся и взглянул на человека впавшими глазами, похожими на огромные дырки в теплом тесте. Грек застыл в немом оцепенении — столько скорби было в этом взгляде.

Ронни попробовал открыть дверь ризницы. Заперта. Он бился в нее изо всех сил, но никто не отворял.

— Кто там? — послышался испуганный голос священника.

Ронни молчал. Он не знал, что ответить на этот вопрос. Ему оставалось лишь стучать в дверь.

— Кто там? — В голосе отца Руни теперь звучала тревога.

«Исповедуйте меня! — хотел сказать Ронни. — Исповедуйте, ибо я согрешил».

Отец Руни занимался фотографиями для личной коллекции. С ним была его недавняя знакомая — Натали. Избалованная и легкомысленная девица, как ему говорили, но отец Руни не нашел ничего похожего. Чистый ангел, сама невинность… Четки на шее волнообразно окаймляли ее полные груди. Эта девушка словно лишь недавно покинула монастырь.

Ручка двери перестала дергаться. «Ну вот и хорошо, — подумал Руни. — Придут попозже, если я им нужен. В мире нет ничего неотложного. Кроме…»

Ронни, пошатываясь, пошел к алтарю. Наконец-то он смог преклонить перед ним колени.

Цветочник поднялся на ноги в негодовании: безусловно, этот парень пьян. Но его не остановит жуткая маска этого хулигана. Бормоча под нос гневные слова на родном языке, грек подошел к склонившейся фигуре и схватил ее за грязную накидку.

Но под тканью не оказалось ничего. Абсолютно ничего.

Цветочник ощутил легкий трепет материи. Трепет жизни… Издав сдавленный крик, он отбросил саван и заметался в проходе. Наконец, оказавшись у дверей, он выскочил их церкви и убежал.

Саван лежал там, где его бросил грек. Неподвижный и скомканный. Ронни смотрел из глубины складок на алтарь, сиявший даже в полумраке храма, едва освещенного огнями свечей. Здесь, у его подножия, Ронни и решил оставить последнюю иллюзию жизни. Без исповеди, но со спокойной душой, не страшась осуждения, его дух покинул измученное тело.

Час спустя отец Руни вышел из ризницы в сопровождении целомудренной Натали. Он выпустил ее из храма и прикрыл главную дверь. Глянул украдкой на помещение исповедальни — там было пусто. Пусто, и церковь пуста Святая Мария Магдалина не слишком популярна.

Возвращаясь обратно в приподнятом настроении, он заметил у алтаря саван Ронни Гласса. Покрывало распростерлось на ступенях — кусок грязной материи. «Отлично, — подумал он. — Надо подобрать эту тряпку, чтоб пока прикрыть кое-какие лишние пятна на полу в ризнице».

Он поднес саван к лицу и сделал глубокий вдох. Сколько запахов: эфир, пот, собаки, человеческие внутренности, кровь, дезинфекция, пустые комнаты, разбитые сердца, цветы и потери. Восхитительно. «Это как трепет темной жизни Сохо», — подумал он. — Каждый день что-то новое. Бесчисленные преступления — не хватит океана святой воды, чтобы отмыть их. Любые пороки продаются на каждом углу, надо только знать, куда смотреть.