Клайв Баркер - Книги крови III—IV: Исповедь савана

Карнеги вспомнил, голод в глазах Джерома. Тот же самый голод эхом подхватили обезьяны. Голод и отчаяние, которое голод приносит с собой.

— И притирания тоже бесполезны. Cantharis vesticatora…

— Это еще что?

— Еще она известна как «шпанская мушка». Это мазь, приготовленная из определенного жучка. И вновь никакого эффекта. В лучшем случае, безвредно. Но это… — Он потряс колбой с бесцветной жидкостью. — Это чертовски близко к гениальности.

— По мне, они не выглядят слишком счастливо.

— О, оно пока грубо работает, — сказал Йоханссон. — Я думаю, исследователей подвела алчность, и они приступили к опытам на живых организмах года на два раньше, чем следовало. Вещество почти смертельно, в этом сомнения нет. Но если бы они потратили больше времени, оно могло бы стать эффективным. Видишь ли, они обошли проблемы физиологии. Препарат действует непосредственно на сексуальное воображение, на либидо. А если пробудить мозг, тело само следует за ним — вот в чем хитрость.

Решетка одной из клеток затряслась, и это отвлекло внимание Карнеги от бледного и невыразительного лица Йоханссона. Одна из самок, явно не удовлетворенная вниманием нескольких самцов, распростерлась по наружной решетке. Ее крохотные пальчики тянулись к Карнеги, а ягодицы продолжали подвергаться обработке.

— «Слепой мальчик»? — спросил Карнеги. — Это Джером?

— Это Купидон, — произнес Йоханссон. — Предмет любви мы зрим не взглядом, но душой… Крылатый бог любви — и тот слепой. Это из «Сна в летнюю ночь».

— Шекспира я знаю неважно, — ответил Карнеги. Он вновь уставился на самку. — А Джером?

— Ему ввели препарат. Внушительную дозу.

— Так он теперь вроде этих мартышек!

— Поскольку его интеллектуальный потенциал все-таки выше, препарат может не до такой степени расковать его. Но уж если на то пошло, секс превращает в мартышек и лучших из нас, а? — При этом замечании Йоханссон позволил себе слегка улыбнуться. — И так называемые «высшие соображения» отходят на второй план. На короткое время секс делает из нас одержимых. Мы совершаем или по крайней мере думаем, что можем совершить то, что, на взгляд постороннего наблюдателя, выглядит довольно странно.

— В изнасиловании нет ничего экстраординарного, — отозвался Карнеги, пытаясь прервать эту песню.

Но его собеседника нелегко было сбить с толку.

— Секс без границ, без компромиссов, без чувства вины, — говорил он. — Представь себе. Мечта Казановы.

В мире уже прошло столько эпох: век Просвещения, век Реформации, век Разума. Теперь, наконец, наступил век Желания. А потом — конец эпохам и, возможно, всему остальному. Зажжены огни, каких еще не знал простодушный мир. Чудовищные огни — без конца, без предела; эти огни сольются и в последний раз яростным светом озарят мир.

Так думал Уэллес, лежа на больничной койке. Он пришел в сознание несколько часов назад, но решил не показывать этого. Когда в палату заходила сиделка, он закрывал глаза и замедлял ритм дыхания. Он знал, что долго дурачить медиков ему не удастся, но пока нужно обдумать, что делать дальше. Первым его побуждением было вернуться в лабораторию — там остались бумаги, которые нужно уничтожить, и пленки, которые необходимо стереть. Тогда он будет уверен, что все детали проекта «Слепой мальчик» существуют лишь в его памяти. Так он сохранит полный контроль над работой и никто не сможет отобрать ее.

Уэллес никогда не интересовался тем, как извлечь из своего открытия побольше выгоды, хотя был отлично осведомлен, какие золотые горы сулил новый афродизиак. Его не интересовало материальное благополучие. Первоначальной мотивацией разработки препарата — они набрели на него совершенно случайно, исследуя вещества, призванные помочь лечению шизофрении, — было чистое научное любопытство. Но после месяцев тайной работы все изменилось. Он начал думать, что способен подарить миру вечное блаженство. Он не отдаст никому эту священную роль.

Так он думал, лежа на больничной койке и выбирая момент, чтобы ускользнуть.

Джером шел по улице и везде видел подтверждения мыслей Уэллеса — признаки наступления новой эпохи, века Желания. На досках объявлений, на афишах кинотеатров, в витринах магазинов, на экранах телевизоров — везде, где тело служило объектом рекламы или купли-продажи. А там, где творения рук человеческих, созданные из камня или металла, не нуждались в посредничестве человеческой плоти, они перенимали ее качества. Автомобили, проносящиеся мимо него, обладали всеми атрибутами жизни: их гладкие женственные контуры сияли, их нутро призывно распахивалось; здания вызывали целый поток сексуальных ассоциаций — затененные проходы, площадки с пенящимися фонтанчиками воды. Он ощущал, как его тело отзывается на каждый новый вид, открывающийся с улиц и площадей.

Эти картины питали огонь внутри его тела, и он с трудом удерживался от того, чтобы присматриваться к каждому встречному. Некоторые чувствовали жар и издалека обходили его. Собаки тоже ощущали огонь желания и следовали за Джеромом, возбужденные его возбуждением Мухи эскадронами кружили вокруг его головы. Но остатки здравого смысла помогали сохранять контроль. Джером знал: если он выкажет свою страсть, то привлечет внимание представителей закона и его приключения закончатся. Очень скоро огонь, впервые запылавший в нем, перекинется и на других. Тогда он выйдет из укрытия и свободно выплеснет пламя наружу. А пока лучше проявлять осторожность.

В былые дни он иногда покупал общество одной из женщин Сохо. Теперь Джером отправился на ее поиски. День был удушливо жарким, однако усталости он не ощущал. Он не ел с предыдущего вечера, но голода тоже не испытывал Взбираясь по узенькой лестнице на второй этаж, в комнату, где раньше жила Анжела, он чувствовал себя как пышущий здоровьем атлет.

Мужеподобная пустоглазая сводня, обычно сидевшая на верхней площадке лестницы, сейчас отсутствовала. Джером подошел к двери комнаты, постучал, но ответа не услышал Он постучал вновь, более настойчиво. На шум из комнаты в дальнем конце коридора вышла женщина средних лет.

— Что вам нужно?

— Женщину, — просто ответил он.

— Анжелы нет. Вам лучше бы убраться отсюда в таком состоянии. Тут не публичный дом.

— Когда она вернется? — спросил он, стараясь по возможности сдерживать свои желания.

Женщина (ростом почти с Джерома и чуть не вдвое толще) раздраженно поглядела на него.

— Она не вернется, — сказала она. — И вам лучше проваливать отсюда, да поскорее, пока я не позвала Исайю.

Джером поглядел на нее. Несомненно, у нее не было молодости и красоты Анжелы, но профессия была та же. Он улыбнулся ей.

— Я слышу, как стучит ваше сердце, — произнес он.