Клайв Баркер - Книги крови V—VI: Дети Вавилона

— Мне велено дать тебе кое-какие советы.

— Да? — переспросил мальчик.

— Ты раньше не сидел?

— Нет.

— Даже в колонии для несовершеннолетних?

Глаза Тейта блеснули.

— Недолго.

— Значит, ты в курсе дела. Знаешь, что ты легкая добыча?

— Знаю.

— Мне тут поручили, — продолжал без энтузиазма Клив, — защитить тебя, чтоб не покалечили.

Тейт уставился на Клива, и голубизна его глаз казалась молочной, будто они отражали солнце.

— Не расстраивайся, — произнес мальчик — Ты мне ничего не должен.

— Чертовски верно. Я тебе ничего не должен, но у меня вроде как есть гражданский долг, — угрюмо ответил Клив. — Это ты.

Клив отбыл два месяца заключения за торговлю марихуаной, и это был его третий визит в Пентонвилл. К тридцати годам он совершенно не постарел: тело крепкое, лицо худое и утонченное; в своем костюме для суда, ярдов с десяти, он мог бы сойти за адвоката. Но если чуть приблизиться, становился виден шрам на его шее, оставшийся после нападения безденежного наркомана, а в походке проявлялась настороженность, будто при каждом шаге вперед Клив сохраняет готовность к быстрому отступлению.

Вы еще молоды, сказал ему в последний раз судья, и у нас есть время, чтобы многого добиться в жизни. Вслух Клив возражать не стал, но думал он иначе. Работать тяжело, а преступать закон легко. Пока кто-нибудь не доказал обратное, он будет делать то, что умеет лучше всего. А если поймают — что ж, в тюрьме не так уж плохо, если ты правильно ко всему относишься. Еда приличная, общество избранное, и пока есть чем занять мозги, он вполне доволен. В настоящее время он читал, о грехе. Тема вполне уместная здесь. Клив уже слышал множество объяснений того, как грех пришел в мир, и от офицеров, работающих с условно осужденными, и от юристов, и от священников. Теории социологические, теологические, идеологические. Кое-какие заслуживали пары минут внимания, большинство же были столь нелепы (грех от утробы, грех от государства), что он смеялся в лицо вдохновенным проповедникам. Все они переливают из пустого в порожнее.

Однако это хорошая жвачка, когда нужно чем-то занять дни. И ночи: он плохо спад, в тюрьме. Нет, ему мешала спать не его собственная вина, а вина других. Он был всего лишь мелким торговцем наркотиками, он поставлял товар туда, где есть спрос, маленький зубчик в огромном механизме; ему не из-за чего чувствовать вину. Но рядом находились другие — казалось, что их множество, — чьи сны не были благостными и мирными. Они кричали, они жаловались, они проклинали судей земных и небесных. Этот шум пробудил бы и мертвеца.

— Так здесь всегда? — спросил Билли Клива через неделю или около того. Новый заключенный уже много раз слышал, как слезы мгновенно переходят в непристойную ругань.

— Да, большую часть времени, — ответил Клив. — Некоторым надо чуток повыть, чтобы мозги не скисли. Это помогает.

— Но не тебе, — заметил немузыкальный голос с нижней койки. — Ты только читаешь свои книжки и держишься в стороне от опасных дел. Я за тобой наблюдал. Это все тебя не волнует?

— Я могу жить и так, — ответил Клив. — У меня нет жены, которая каждую неделю приходит и напоминает о том, что я теряю.

— Ты сидел здесь раньше?

— Дважды.

Мальчик мгновение колебался, прежде чем проговорил:

— Ты, наверное, все тут знаешь, да?

— Ну, путеводителя я не напишу, однако в общей планировке разбираюсь!

Замечание мальчика показалось Кливу странным, и он спросил:

— А в чем дело?

— Мне интересно, — сказал Билли.

— У тебя есть вопросы?

Тейт не отвечал несколько секунд, а затем произнес:

— Я слышал, что обычно… обычно здесь вешали людей.

Клив ожидал чего угодно, только не этого. С другой стороны, несколько дней назад он решил, что Билли Тейт со странностями. Косые взоры его молочно-голубых глаз и то, как он разглядывал стену или окно, — так детектив осматривает место, где произошло убийство, отчаявшись найти разгадку.

Клив сказал:

— Думаю, когда-то здесь был сарай для виселицы.

Вновь молчание. Затем новый вопрос, заданный максимально небрежно:

— Он все еще стоит?

— Сарай? Не знаю. Людей, Билли, больше не вешают или ты не слышал?

Снизу ответа не последовало.

— В любом случае, тебе-то какое до этого дело?

— Просто любопытно.

И правда, любопытством он отличался. Такой странный со своим безучастным взглядом и повадками одиночки, что большинство мужчин его сторонились. Один Лоуэлл интересовался Билли, и намерения его были недвусмысленны.

— Ты не одолжишь мне свою леди до вечера? — спросил он Клива, когда они выстроились в очередь за завтраком. Тейт, стоявший поблизости, ничего не сказал. Клив тоже.

— Ты меня слышишь? Я задал вопрос.

— Слышал. Оставь его в покое.

— Надо делиться, — сказал Лоуэлл — Я тоже могу оказать тебе какую-нибудь услугу. Мы можем кое-что придумать.

— Он этим не занимается.

— Ладно, а почему бы не спросить его самого? — проговорил Лоуэлл, улыбаясь сквозь бороду. — Что скажешь, детка?

Тейт оглянулся на Лоуэлла.

— Нет, благодарю вас.

— Нет, благодарю вас! — повторил Лоуэлл и подарил Кливу вторую улыбку, в которой не было ни капли юмора. — Ты хорошо его выдрессировал. Он садится на задние лапки и служит?

— Отвали, Лоуэлл, — ответил Клив. — Он этим не занимается, вот и все.

— Ты не можешь сторожить его каждую минуту, — заметил Лоуэлл. — Рано или поздно мальчишке придется самому встать на ноги. Если ему не удобнее на коленях.

Намек; вызвал грубый хохот Нейлера, сокамерника Лоуэлла. С этими парнями Клив охотнее всего встретился бы в драке, но его искусство блефовать было отточено как бритва, и он использовал свое мастерство.

— Не беспокойся, — сказал он Лоуэллу, — борода твоя скроет сколько угодно шрамов.

Лоуэлл взглянул на Клива. Улыбка растаяла, он не мог теперь отличить правду от лжи и явно не испытывал желания подставить горло под бритву.

— Только не передумай, — произнес он. И ничего больше.

О стычке за завтраком не упоминали до того момента, когда погасили свет. Начал разговор Билли.

— Тебе не следовало этого делать, — сказал он. — Лоуэлл — мерзкий ублюдок. Я все слышал.

— Хочешь, чтобы тебя изнасиловали? Да?

— Нет, — быстро возразил он. — Боже, нет. Я должен уцелеть.

— После того как Лоуэлл наложит на тебя лапу, ты уже ни на что не сгодишься.

Билли соскользнул со своей койки и теперь стоял на середине камеры, едва различимый во тьме.

— Думаю, и ты в свою очередь тоже кое-чего хочешь, — сказал он.

Клив повернулся на подушке и взглянул на расплывчатый силуэт в ярде от него.

— Так чего, по-твоему, мне хотелось бы, малыш Билли? — спросил он.

— Того же, чего хочет Лоуэлл.