Денис Кавченков - Обратная сторона жизни

— С Лкетингом, демон-поросенок-сан! С Лкетингом! — внятно выговорил набравшийся смелости Такеши, видимо пришедший к выводу, что конец пути будет довольно жестким, и в честь этого решивший взяться за быструю закалку миролюбивого характера, а свин, закрывший окровавленное рыло жирной рукой, люто на него посмотрел, а затем…

Опустил залитую багрянцем конечность, и сплюнул, шмыгая уже зажившим пятаком. Его налитый кровью взор обещал смерти им всем одновременно, причем от его волосатой руки, однако Дмитрий прекрасно знал, что тот ощущает. Парень сам пережил бессчетное множество желаний убить, но запреты наложенным миром, где живешь или же, как в случае злобной свиньи — его собакоголовым господином — не давали сбыться кровожадным мечтам сатира.

— Когда-нибудь… — ненавидяще прошипел тот, растеряв гнусавость. — Когда-нибудь я буду жить, и работать в заповеднике и припомню вам троим все! — свиномордый демон заговорил, как алкаш-грузчик, мечтающий за ночь превратиться в олигарха и «заказать» дорогому киллеру всех укравших его выпивку собутыльников. — Вы пожалеете о совершенных вами, будто бы смелых, но таких неразумных поступках и позавидуете тем, кто волочился сзади на цепи! Их ничтожное, мучительное существование покажется вам пределом мечтаний жизни в Аду! — раздувшийся от злости сатир вытянул в их сторону испачканную в крови руку и сделал «цок» назад, а здоровенные черти по бокам решетчатой двери еще ни разу не шевельнулись. — Пре-де-лом меч-та-ний! — по слогам произнес он, шипя, подобно обезумевшей гюрзе и ушел, уже совсем не вальяжно двигая задницей, непропорциональной телу.

— Пусть… — возбужденно пробормотал Дмитрий, чувствуя, как его колотит дрожь, вызванная щедро изливающимся в кровеносные жилы адреналином. — Пусть… Главное сейчас объяснить, что ты вонючее ничтожество… — однако поросенок уже не слышал его, если только охраняющие их козлоногие, но они отличались чересчур завидной дисциплиной, чтобы вступаться за карликового собрата.

— Дима-сан! Дима-сан! — потрогал его за плечо японец, хлопая раскосыми глазами и также дрожа. — Мы же правильно поступили? Не сделали хуже? — в голосе азиата скользило сожаление от возможности ощущения огромной боли в незавидном будущем, но прямой, как двуручный меч мальчишка отрицательно мотнул головой, глядя сквозь прутья и впитывая рыночный шум, походящий на приемный пункт больницы Склифосовского, переполненный криками мучающихся людей.

— Нет Такеши! Мы не сделали хуже, ведь постоянный страх и боязливое преклонение перед кем-либо ослабляют изо дня в день, из минуты в минуту! Мы становимся лучше только тогда, когда выпрямляемся навстречу своим страхам и говорим, что нам надоело! И да! Пусть будет еще хуже, чем раньше, но позже, может даже намного позже, ты поймешь, что больше ничего не боишься! — он внимательно смотрел на азиата, впитывающего его высокие слова, как хорошая губка, и совершенно случайно обратил внимание на разбросанный по полу портрет «себя», который растоптал, впав в мимолетную тоску. — Испортил я сгоряча, а точнее от тоски твое произведение искусства… — горько улыбнулся Дима, почесав затылок, а японец пожал худыми плечами.

— Нарисую еще, если хочешь Дима-сан! — улыбнулся японец. — Самое главное, портрет Лкетинга целый, такую красоту мне во второй раз уже не повторить! — он взглянул на масаи, стоящего поодаль, и наблюдающего за товарищами. — Да, Лкетинг?

— Да, желтый брат! Та-ке-ши храбрый! Как Ди-ма и Лкетинг! Мы одинаковые! Мы больше не боимся говорящих свиней и козлов! Лкетинг съел много-много козлов и свиней! Детей демонов! — он белозубо улыбнулся и хлопнул по плечам сначала японца, затем Дмитрия, чуть качнувшегося от удара бьющего, как в последний раз туземца. — Демонов не надо бояться! Лкетинг сразу понял!

— Лкетинг понял, а вот в глаза Варгха, где он сейчас кстати, все равно невозможно смотреть… Слишком мало в нем человеческого, хотя в этих рогатых тоже немного… — передернул плечами юноша, как всегда не удержавшийся от комментария. — Как могла эта огромная, кровожадная тварь раньше быть человеком? Из него же вытащили все хорошее, дав команду развиваться только плохому! Даже самому худшему! — приподнял выгоревшие брови юноша, расхаживающий туда-сюда и по-домашнему почесывая задницу, вспотевшую от жары, пытающейся ворваться внутрь клетки. — Оставили капельку мозгов, нарастили огромную груду мышц, а полученную гремучую смесь многократно усилили адским железом! Удивительно! Очень похоже на земных качков, большинство которых дурнеют пропорционально увеличению массы… По крайней мере, многие в таких превращаются, если я вдруг ошибся насчет большинства! «Сила — уму могила», — но с другой стороны: «В здоровом теле — здоровый дух!» — Дима зачерпнул тухловатой воды, когда-то казавшейся такой вкусной, и сполоснул истекающее потом лицо, шумно сопя носом и пуская пузыри изо рта с сухими губами. — Всего надо в норму! Правильно я говорю? — он вопросительно уставился на спутников, до этого безразлично смотрящих на его беспорядочную, скорее всего нервную ходьбу, а сейчас усевшихся на полу возле стенки, и кивнувших в ответ. — Вот и я о том же! — обрадовано моргнул юноша, лицо которого быстро впитывало воду. — О чем, сам не понимаю… — он вновь посмотрел на Лкетинга с Такеши. — Зачем я все это говорю? Может без этих соскучился? — он мотнул головой на стену, прячущую следующую камеру с рабами, а масаи с азиатом переглянулись и опять же без слов и синхронно пожали такими разными плечами, после чего парень вздохнул и снова открыл рот, как вдруг послышался усиливающийся голос Джумоука.

— А вот здесь земные самки! На любой вкус, любой толщины и все еще с разными характерами, что очень редко бывает, ведь обычно эти животные становятся одинаковыми после столь непривычного им пути! Да, что я вам рассказываю, вы же не первый раз покупаете! Выбирайте! — далее наступила пауза, разбавленная рыночным шумом, где кого-то избивали и рвали на куски по дороге в новый «дом». — Никогда не замечали, какой все-таки богатый словарный запас у человеческой скотины? Такие вроде примитивные, а столько разнообразных слов… Удивительно, не находите! — собакоголовый с кем-то панибратски болтал, строя из себя веселого дядьку, продающего яркие мандарины на рынке в Абхазии. — Я специально изучал словесные обороты людского скота, чтобы разнообразить собственную речь, да и некоторые мои работники от них нахватались, — вновь последовала пауза, а затем раздался глубокий басистый голос, исходящий непонятно из кого.

— Мне не интересен язык зверей, рожденных быть кормовым мясом и прислуживать нам с этими… — последнее слово было произнесено со столь презрительной интонацией, что Дима со спутниками мгновенно навострили уши, желая знать, кто еще в Аду считается дерьмом, хотя одно предположение было. — Пернатыми… Тьфу! — глубокий бас чуть не подавился мерзостью, исходящей из собственной глотки и сплюнул ее, а мальчишка улыбнулся, поняв, что не ошибся. — Не хочу хоть как-то уподобляться скотине в клетках, пусть бормочут, что хотят, а мне претит изучать болтовню низших созданий, у меня с ними один разговор! Огонь и плеть! Ха-ха-ха! — гулко захохотал некто огромный, судя по мощи луженой глотки. — Не хочу вас обидеть уважаемый… М-м-м… — голос задумался, то ли забыв имя собакоголового, то ли еще не зная, а может и вовсе желая принизить продавца живого товара, как бы говоря, что запоминать торгашей — это слишком большая честь для них.